Page 169 - Преступление и наказание

бросили и эвона в какую литературу заехали! Ну, не правду я сказал, что мы одного поля
ягоды?
— Сделайте же одолжение, — раздражительно продолжал Раскольников, — позвольте
вас просить поскорее объясниться и сообщить мне, почему вы удостоили меня чести вашего
посещения… и… и… я тороплюсь, мне некогда, я хочу со двора идти…
— Извольте, извольте. Ваша сестрица, Авдотья Романовна, за господина Лужина
выходит, Петра Петровича?
— Нельзя ли как-нибудь обойти всякий вопрос о моей сестре и не упоминать ее имени?
Я даже не понимаю, как вы смеете при мне выговаривать ее имя, если только вы
действительно Свидригайлов?
— Да ведь я же об ней и пришел говорить, как же не упоминать-то?
— Хорошо; говорите, но скорее!
— Я уверен, что вы об этом господине Лужине, моем по жене родственнике, уже
составили ваше мнение, если его хоть полчаса видели или хоть что-нибудь об нем верно и
точно слышали. Авдотье Романовне он не пара. По-моему, Авдотья Романовна в этом деле
жертвует собою весьма великодушно и нерасчетливо для… для своего семейства. Мне
показалось, вследствие всего, что я об вас слышал, что вы с своей стороны, очень бы
довольны были, если б этот брак мог расстроиться без нарушения интересов. Теперь же,
узнав вас лично, я даже в этом уверен.
— С вашей стороны всё это очень наивно; извините меня, я хотел сказать: нахально, —
сказал Раскольников.
— То есть вы этим выражаете, что я хлопочу в свой карман. Не беспокойтесь, Родион
Романович, если б я хлопотал в свою выгоду, то не стал бы так прямо высказываться, не
дурак же ведь я совсем. На этот счет открою вам одну психологическую странность. Давеча
я, оправдывая свою любовь к Авдотье Романовне, говорил, что был сам жертвой. Ну, так
знайте же, что никакой я теперь любви не ощущаю, н-никакой, так что мне самому даже
странно это, потому что я ведь действительно нечто ощущал…
— От праздности и разврата, — перебил Раскольников.
— Действительно, я человек развратный и праздный. А впрочем, ваша сестрица имеет
столько преимуществ, что не мог же и я не поддаться некоторому впечатлению. Но всё это
вздор, как теперь и сам вижу.
— Давно ли увидели?
— Замечать стал еще прежде, окончательно же убедился третьего дня, почти в самую
минуту приезда в Петербург. Впрочем, еще в Москве воображал, что еду добиваться руки
Авдотьи Романовны и соперничать с господином Лужиным.
— Извините, что вас перерву, сделайте одолжение: нельзя ли сократить и перейти
прямо к цели вашего посещения. Я тороплюсь, мне надо идти со двора…
— С величайшим удовольствием. Прибыв сюда и решившись теперь предпринять
некоторый… вояж, я пожелал сделать необходимые предварительные распоряжения. Дети
мои остались у тетки; они богаты, а я им лично не надобен. Да и какой я отец! Себе я взял
только то, что подарила мне год назад Марфа Петровна. С меня достаточно. Извините,
сейчас перехожу к самому делу. Перед вояжем, который, может быть, и сбудется, я хочу и с
господином Лужиным покончить. Не то чтоб уж я его очень терпеть не мог, но через него,
однако, и вышла эта ссора моя с Марфой Петровной, когда я узнал, что она эту свадьбу
состряпала. Я желаю теперь повидаться с Авдотьей Романовной, через ваше посредство, и,
пожалуй, в вашем же присутствии объяснить ей, во-первых, что от господина Лужина не
только не будет ей ни малейшей выгоды, но даже наверно будет явный ущерб. Затем,
испросив у ней извинения в недавних этих всех неприятностях, я попросил бы позволения
предложить ей десять тысяч рублей и таким образом облегчить разрыв с господином
Лужиным, разрыв, от которого, я уверен, она и сама была бы не прочь, явилась бы только
возможность,
— Но вы действительно, действительно сумасшедший! — вскричал Раскольников, не