Page 167 - Преступление и наказание

— Я? Может быть. Право, может быть. А кстати, верите вы в привидения?
— В какие привидения?
— В обыкновенные привидения, в какие!
— А вы верите?
— Да, пожалуй, и нет, pour vous plaire… 49 То есть не то что нет…
— Являются, что ли?
Свидригайлов как-то странно посмотрел на него.
— Марфа Петровна посещать изволит, — проговорил он, скривя рот в какую-то
странную улыбку.
— Как это посещать изволит?
— Да уж три раза приходила. Впервой я ее увидел в самый день похорон, час спустя
после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй раз третьего дня, в дороге,
на рассвете, на станции Малой Вишере; а в третий раз, два часа тому назад, на квартире, где
я стою, в комнате; я был один.
— Наяву?
— Совершенно. Все три раза наяву. Придет, поговорит с минуту и уйдет в дверь; всегда
в дверь. Даже как будто слышно.
— Отчего я так и думал, что с вами непременно что-нибудь в этом роде случается! —
проговорил вдруг Раскольников и в ту же минуту удивился, что это сказал. Он был в
сильном волнении.
— Во-от? Вы это подумали? — с удивлением спросил Свидригайлов, — да неужели?
Ну, не сказал ли я, что между нами есть какая-то точка общая, а?
— Никогда вы этого не говорили! — резко и с азартом ответил Раскольников.
— Не говорил?
— Нет!
— Мне показалось, что говорил. Давеча, как я вошел и увидел, что вы с закрытыми
глазами лежите, а сами делаете вид, — тут же и сказал себе: «Это тот самый и есть!»
— Что это такое: тот самый? Про что вы это? — вскричал Раскольников.
— Про что? А право, не знаю про что… — чистосердечно, и как-то сам запутавшись,
пробормотал Свидригайлов.
С минуту помолчали. Оба глядели друг на друга во все глаза.
— Всё это вздор! — с досадой вскрикнул Раскольников. — Что ж она вам говорит,
когда приходит?
— Она-то? Вообразите себе, о самых ничтожных пустяках, и подивитесь человеку:
меня ведь это-то и сердит. В первый раз вошла (я, знаете, устал: похоронная служба, со
святыми упокой, потом лития, закуска, — наконец-то в кабинете один остался, закурил
сигару, задумался), вошла в дверь: «А вы, говорит, Аркадий Иванович, сегодня за хлопотами
и забыли в столовой часы завести». А часы эти я, действительно, все семь лет, каждую
неделю сам заводил, а забуду — так всегда, бывало, напомнит. На другой день я уж еду
сюда. Вошел, на рассвете, на станцию, — за ночь вздремнул, изломан, глаза заспаны, — взял
кофею; смотрю — Марфа Петровна вдруг садится подле меня, в руках колода карт: «Не
загадать ли вам, Аркадий Иванович, на дорогу-то?» А она мастерица гадать была. Ну, и не
прощу же себе, что не загадал! Убежал, испугавшись, а тут, правда, и колокольчик. Сижу
сегодня после дряннейшего обеда из кухмистерской, с тяжелым желудком, — сижу, курю —
вдруг опять Марфа Петровна, входит вся разодетая, в новом шелковом зеленом платье, с
длиннейшим хвостом: «Здравствуйте, Аркадий Иванович! Как на ваш вкус мое платье?
Аниська так не сошьет». (Аниська — это мастерица у нас в деревне, из прежних крепостных,
в ученье в Москве была — хорошенькая девчонка). Стоит, вертится передо мной. Я осмотрел
платье, потом внимательно ей в лицо посмотрел: «Охота вам, говорю, Марфа Петровна, из

49 чтоб угодить вам (франц.) — Ред.