Page 44 - Преступление и наказание

известке и к громадным, теснящим и давящим домам. Тут не было ни духоты, ни вони, ни
распивочных. Но скоро и эти новые, приятные ощущения перешли в болезненные и
раздражающие. Иногда он останавливался перед какою-нибудь изукрашенною в зелени
дачей, смотрел в ограду, видел вдали, на балконах и на террасах, разряженных женщин и
бегающих в саду детей. Особенно занимали его цветы; он на них всего дольше смотрел.
Встречались ему тоже пышные коляски, наездники и наездницы; он провожал их с
любопытством глазами и забывал о них прежде, чем они скрывались из глаз. Раз он
остановился и пересчитал свои деньги: оказалось около тридцати копеек. «Двадцать
городовому, три Настасье за письмо, — значит, Мармеладовым дал вчера копеек сорок семь
али пятьдесят», — подумал он, для чего-то рассчитывая, но скоро забыл даже, для чего и
деньги вытащил из кармана. Он вспомнил об этом, проходя мимо одного съестного
заведения, вроде харчевни, и почувствовал, что ему хочется есть. Войдя в харчевню, он
выпил рюмку водки и съел с какою-то начинкой пирог. Доел он его опять на дороге. Он
очень давно не пил водки, и она мигом подействовала, хотя выпита была всего одна рюмка.
Ноги его вдруг отяжелели, и он начал чувствовать сильный позыв ко сну. Он пошел домой;
но дойдя уже до Петровского острова, остановился в полном изнеможении, сошел с дороги,
вошел в кусты, пал на траву и в ту же минуту заснул.
В болезненном состоянии сны отличаются часто необыкновенною выпуклостию,
яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью. Слагается иногда картина
чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления бывают при этом до того
вероятны и с такими тонкими, неожиданными, но художественно соответствующими всей
полноте картины подробностями, что их и не выдумать наяву этому же самому сновидцу,
будь он такой же художник, как Пушкин или Тургенев. Такие сны, болезненные сны, всегда
долго помнятся и производят сильное впечатление на расстроенный и уже возбужденный
организм человека.
Страшный сон приснился Раскольникову. Приснилось ему его детство, еще в их
городке. Он лет семи и гуляет в праздничный день, под вечер, с своим отцом за городом.
Время серенькое, день удушливый, местность совершенно такая же, как уцелела в его
памяти: даже в памяти его она гораздо более изгладилась, чем представлялась теперь во сне.
Городок стоит открыто, как на ладони, кругом ни ветлы; где-то очень далеко, на самом краю
неба, чернеется лесок. В нескольких шагах от последнего городского огорода стоит кабак,
большой кабак, всегда производивший на него неприятнейшее впечатление и даже страх,
когда он проходил мимо его, гуляя с отцом. Там всегда была такая толпа, так орали,
хохотали, ругались, так безобразно и сипло пели и так часто дрались; кругом кабака шлялись
всегда такие пьяные и страшные рожи… Встречаясь с ними, он тесно прижимался к отцу и
весь дрожал. Возле кабака дорога, проселок, всегда пыльная, и пыль на ней всегда такая
черная. Идет она, извиваясь, далее и шагах в трехстах огибает вправо городское кладбище.
Среди кладбища каменная церковь с зеленым куполом, в которую он раза два в год ходил с
отцом и с матерью к обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно,
и которую он никогда не видал. При этом всегда они брали с собою кутью на белом блюде, в
салфетке, а кутья была сахарная из рису и изюму, вдавленного в рис крестом. Он любил эту
церковь и старинные в ней образа, большею частию без окладов, и старого священника с
дрожащею головой. Подле бабушкиной могилы, на которой была плита, была и маленькая
могилка его меньшого брата, умершего шести месяцев и которого он тоже совсем не знал и
не мог помнить; но ему сказали, что у него был маленький брат, и он каждый раз, как
посещал кладбище, религиозно и почтительно крестился над могилкой, кланялся ей и
целовал ее. И вот снится ему: они идут с отцом по дороге к кладбищу и проходят мимо
кабака; он держит отца за руку и со страхом оглядывается на кабак. Особенное
обстоятельство привлекает его внимание: на этот раз тут как будто гулянье, толпа разодетых
мещанок, баб, их мужей и всякого сброду. Все пьяны, все поют песни, а подле кабачного
крыльца стоит телега, но странная телега. Это одна из тех больших телег, в которые
впрягают больших ломовых лошадей и перевозят в них товары и винные бочки. Он всегда