Page 46 - Преступление и наказание

Два парня из толпы достают еще по кнуту и бегут к лошаденке сечь ее с боков. Каждый
бежит с своей стороны.
— По морде ее, по глазам хлещи, по глазам! — кричит Миколка.
— Песню, братцы! — кричит кто-то с телеги, и все в телеге подхватывают. Раздается
разгульная песня, брякает бубен, в припевах свист. Бабенка щелкает орешки и посмеивается.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по
самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает
его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с
седою бородой, который качает головой и осуждает всё это. Одна баба берет его за руку и
хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но
еще раз начинает лягаться.
— А чтобы те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и
вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет ее за конец в обе руки и с
усилием размахивается над савраской.
— Разразит! — кричат кругом.
— Убьет!
— Мое добро! — кричит Миколка и со всего размаху опускает оглоблю. Раздается
тяжелый удар.
— Секи ее, секи! Что стали! — кричат голоса из толпы.
А Миколка намахивается в другой раз, и другой удар со всего размаху ложится на
спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из
всех последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в
шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий раз, потом в четвертый, мерно, с
размаха. Миколка в бешенстве, что не может с одного удара убить.
— Живуча! — кричат кругом.
— Сейчас беспременно падет, братцы, тут ей и конец! — кричит из толпы один
любитель.
— Топором ее, чего! Покончить с ней разом, — кричит третий.
— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает
оглоблю, снова нагибается в телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он
и что есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка
зашаталась, осела, хотела было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на спину,
и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.
— Добивай! — кричит Миколка и вскакивает, словно себя не помня, с телеги.
Несколько парней, тоже красных и пьяных, схватывают что попало — кнуты, палки,
оглоблю, и бегут к издыхающей кобыленке. Миколка становится сбоку и начинает бить
ломом зря по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.
— Доконал! — кричат в толпе.
— А зачем вскачь не шла!
— Мое добро! — кричит Миколка, с ломом в руках и с налитыми кровью глазами. Он
стоит будто жалея, что уж некого больше бить.
— Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! — кричат из толпы уже многие голоса.
Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к
савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в глаза, в
губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками на
Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его наконец и выносит
из толпы.
— Пойдем! пойдем! — говорит он ему, — домой пойдем!
— Папочка! За что они… бедную лошадку… убили! — всхлипывает он, но дыханье
ему захватывает, и слова криками вырываются из его стесненной груди.
— Пьяные, шалят, не наше дело, пойдем! — говорит отец. Он обхватывает отца
руками, но грудь ему теснит, теснит. Он хочет перевести дыхание, вскрикнуть, и