Page 90 - Преступление и наказание

— Да потому что слишком уж всё удачно сошлось… и сплелось… точно как на театре.
— Э-эх! — вскричал было Разумихин, но в эту минуту отворилась дверь, и вошло одно
новое, не знакомое ни одному из присутствующих, лицо.

V

Это был господин немолодых уже лет, чопорный, осанистый, с осторожною и
брюзгливою физиономией, который начал тем, что остановился в дверях, озираясь кругом с
обидно-нескрываемым удивлением и как будто спрашивая взглядами: «Куда ж это я попал?»
Недоверчиво и даже с аффектацией некоторого испуга, чуть ли даже не оскорбления, озирал
он тесную и низкую «морскую каюту» Раскольникова. С тем же удивлением перевел и
уставил потом глаза на самого Раскольникова, раздетого, всклоченного, немытого,
лежавшего на мизерном грязном своем диване и тоже неподвижно его рассматривавшего.
Затем, с тою же медлительностью, стал рассматривать растрепанную, небритую и нечесаную
фигуру Разумихина, который в свою очередь дерзко-вопросительно глядел ему прямо в
глаза, не двигаясь с места. Напряженное молчание длилось с минуту, и наконец, как и
следовало ожидать, произошла маленькая перемена декорации. Сообразив, должно быть, по
некоторым, весьма, впрочем, резким, данным, что преувеличенно-строгою осанкой здесь, в
этой «морской каюте», ровно ничего не возьмешь, вошедший господин несколько смягчился
и вежливо, хотя и не без строгости, произнес, обращаясь к Зосимову и отчеканивая каждый
слог своего вопроса:
— Родион Романыч Раскольников, господин студент или бывший студент?
Зосимов медленно шевельнулся и, может быть, и ответил бы, если бы Разумихин, к
которому вовсе не относились, не предупредил его тотчас же:
— А вот он лежит на диване! А вам что нужно?
Это фамильярное «а вам что нужно?» так и подсекло чопорного господина; он даже
чуть было не поворотился к Разумихину, но успел-таки сдержать себя вовремя и поскорей
повернулся опять к Зосимову.
— Вот Раскольников! — промямлил Зосимов, кивнув на больного, затем зевнул,
причем как-то необыкновенно много раскрыл свой рот и необыкновенно долго держал его в
таком положении. Потом медленно потащился в свой жилетный карман, вынул огромнейшие
выпуклые глухие золотые часы, раскрыл, посмотрел и так же медленно и лениво потащился
опять их укладывать.
Сам Раскольников всё время лежал молча, навзничь, и упорно, хотя и без всякой
мысли, глядел на вошедшего. Лицо его, отвернувшееся теперь от любопытного цветка на
обоях, было чрезвычайно бледно и выражало необыкновенное страдание, как будто он
только что перенес мучительную операцию или выпустили его сейчас из-под пытки. Но
вошедший господин мало-помалу стал возбуждать в нем всё больше и больше внимания,
потом недоумения, потом недоверчивости и даже как будто боязни. Когда же Зосимов,
указав на него, проговорил: «вот Раскольников», он вдруг, быстро приподнявшись, точно
привскочив, сел на постели и почти вызывающим, но прерывистым и слабым голосом
произнес:
— Да! Я Раскольников! Что вам надо?
Гость внимательно посмотрел и внушительно произнес:
— Петр Петрович Лужин. Я в полной надежде, что имя мое не совсем уже вам
безызвестно.
Но Раскольников, ожидавший чего-то совсем другого, тупо и задумчиво посмотрел на
него и ничего не ответил, как будто имя Петра Петровича слышал он решительно в первый
раз.