Page 94 - Преступление и наказание

несчастию, слишком долго не приходившая, заслоненная восторженностью и
мечтательностию, а казалось бы, немного надо остроумия, чтобы догадаться…
— Извините, я тоже неостроумен, — резко перебил Разумихин, — а потому
перестанемте. Я ведь и заговорил с целию, а то мне вся эта болтовня-себятешение, все эти
неумолчные, беспрерывные общие места, и всё то же да всё то же, до того в три года
опротивели, что, ей-богу, краснею, когда и другие-то, не то что я, при мне говорят. Вы,
разумеется, спешили отрекомендоваться в своих познаниях, это очень простительно, и я не
осуждаю. Я же хотел только узнать теперь, кто вы такой, потому что, видите ли, к общему-то
делу в последнее время прицепилось столько разных промышленников, и до того исказили
они всё, к чему ни прикоснулись, в свой интерес, что решительно всё дело испакостили.
Ну-с, и довольно!
— Милостивый государь, — начал было господин Лужин, коробясь с чрезвычайным
достоинством, — не хотите ли вы, столь бесцеремонно, изъяснить, что и я…
— О, помилуйте, помилуйте… Мог ли я?.. Ну-с, и довольно! — отрезал Разумихин и
круто повернулся с продолжением давешнего разговора к Зосимову.
Петр Петрович оказался настолько умен, чтобы тотчас же объяснению поверить. Он,
впрочем, решил через две минуты уйти.
— Надеюсь, что начатое теперь знакомство наше, — обратился он к Раскольникову, —
после вашего выздоровления и ввиду известных вам обстоятельств укрепится еще более…
Особенно желаю здоровья…
Раскольников даже головы не повернул. Петр Петрович начал вставать со стула.
— Убил непременно закладчик? — утвердительно говорил Зосимов.
— Непременно закладчик! — поддакнул Разумихин. — Порфирий своих мыслей не
выдает, а закладчиков все-таки допрашивает…
— Закладчиков допрашивает? — громко спросил Раскольников.
— Да, а что?
— Ничего.
— Откуда он их берет? — спросил Зосимов.
— Иных Кох указал; других имена были на обертках вещей записаны, а иные и сами
пришли, как прослышали…
— Ну ловкая же и опытная, должно быть, каналья! Какая смелость! Какая решимость!
— Вот то-то и есть, что нет! — прервал Разумихин. — Это-то вас всех и сбивает с пути.
А я говорю — неловкий, неопытный и, наверно, это был первый шаг! Предположи расчет и
ловкую каналью, и выйдет невероятно. Предположи же неопытного, и выйдет, что один
только случай его из беды и вынес, а случай чего не делает? Помилуй, да он и
препятствий-то, может быть, не предвидел! А как дело ведет? — берет
десяти-двадцатирублевые вещи, набивает ими карман, роется в бабьей укладке, в тряпье, — а
в комоде, в верхнем ящике, в шкатулке, одних чистых денег на полторы тысячи нашли,
кроме билетов! И ограбить-то не умел, только и сумел, что убить! Первый шаг, говорю тебе,
первый шаг; потерялся! И не расчетом, а случаем вывернулся!
— Это, кажется, о недавнем убийстве старухи чиновницы, — вмешался, обращаясь к
Зосимову, Петр Петрович, уже стоя со шляпой в руке и перчатками, но перед уходом
пожелав бросить еще несколько умных слов. Он, видимо, хлопотал о выгодном впечатлении,
и тщеславие перебороло благоразумие.
— Да. Вы слышали?
— Как же-с, в соседстве…
— В подробности знаете?
— Не могу сказать; но меня интересует при этом другое обстоятельство, так сказать,
целый вопрос. Не говорю уже о том, что преступления в низшем классе, в последние лет
пять, увеличились; не говорю о повсеместных и беспрерывных грабежах и пожарах;
страннее всего то для меня, что преступления и в высших классах таким же образом
увеличиваются и, так сказать, параллельно. Там, слышно, бывший студент на большой