Page 161 - СКАЗКИ

– Нам худо, а бабам нашим еще того хуже. Мы, по крайности, в Москву сходим, на свет
поглядим, а баба – куда она пойдет? Словно к тюрьме прикованная. Ноги и руки за лето
иссекутся; лицо словно голенище черное сделается, и на человека-то не похоже. И всякий-то
норовит ее обидеть да обозвать…
– Давай-ка, Федя, песню с горя споем!
Стали петь песню, но с горя и с устатку как-то не пелось.
– А что, Иван, я хотел тебя спросить: где Правда находится? – молвил Федор.
– И я тоже не однова спрашивал у людей: «Где, мол, Правда, где ее отыскать?» А мне
один молодой барин в Москве сказал, будто она на дне колодца сидит спрятана.
– Ишь ведь! Кабы так, давно бы наши бабы ее оттоле бадьями вытащили, – пошутил
Федор.
– Известно, посмеялся надо мной барчук. Им что! Они и без Правды проживут. А нам
Неправда-то оскомину набила.
– Старики сказывают, что дедушко Еремей еще при старом барине все Правды искал;
да Правда-то, вишь, изувечила его.
– Прежде многие Правду разыскивали; тяжельше, стало быть, жить было, да и сердце у
стариков болело. Одна барщина сколько народу сгубила. В поле – смерть, дома – смерть,
везде… Придет крестьянин о празднике в церковь, а там на всех стенах Правда написана,
только со стены-то ее не снимешь.
– Это правда твоя, что не снимешь. Что крестьянин? Он и видит, да глаз неймет.
Темные мы люди, бессчастные; вздохнешь да поплачешь: «Господи, помилуй!» – только и
всего. И молиться-то мы не умеем.
– Прежде ходоки такие были, за мир стояли. Соберется, бывало, ходок, крадучись, в
Петербург, а его оттоле по этапу…
– Все-таки прежде хоть насчет Правды лучше было. И старики детям наказывали:
«Одолела нас Неправда, надо Правды искать». Батюшко сказывал: «Такое сердце у дедушки
Еремея было – так и рвется за мир постоять!» И теперь он на печи изувеченный лежит; в чем
душа, а все о Правде твердит! Только нынче его уж не слушают.
– То-то, что легче, говорят, стало – оттого и Еремея не слушают. Кому нынче Правда
нужна? И на сходке, и в кабаке – везде нонче легость…
– Прежде господа рвали душу, теперь – мироеды да кабатчики. Во всякой деревне
мироед завелся: рвет христианские души, да и шабаш.
– Возьмем хоть бы Василия Игнатьева – какие он себе хоромы на христианскую кровь
взбодрил. Крышу-то красную за версту видно; обок лавка, а он стоит в дверях да брюхо об
косяк чешет.
– И все к нему с почтением. Старшина приедет – с ним вместе бражничает, долги его
прежде казенных податей собирает; становой приедет – тоже у него становится. У него и щи
с убоиной, и водка. Летось молодой барин из Питера приезжал – сейчас: «Попросите ко мне
Василия Игнатьича!..» – «Ну что, Василий Игнатьич, все ли подобру-поздорову? хорошо ли
торгуете?»
– Чайку вместе попьемте… вы, дескать, настоящий добрый русский крестьянин!
печетесь о себе, другим пример показываете… И ежели, мол, вам что нужно, так пишите ко
мне в Петербург.
– Одворицу note_204 выкупил да надел на семь душ! Совсем из мира увольнился, сам
барин.
– А теперь мир ему в ноги кланяется, как придет время подати вносить. Миром ему и
сенокос убирают, и хлеб жнут…
– Вот так легость! Нет, ты скажи, где же Правду искать?
– У бога она, должно быть. Бог ее на небо взял и не пущает.

note_204
Одворица – участок под избу и хозяйственные постройки.