Page 169 - СКАЗКИ

ПРИКЛЮЧЕНИЕ С КРАМОЛЬНИКОВЫМ 30

30 ---

Впервые: Р. вед. 1886, 14 сентября. № 252. С. 1-2; с подзаголовком "Сказка-элегия".
Подпись: Н. Щедрин. Автографы и корректуры не сохранились. При перепечатках текст
сказки изменениям не подвергался.
Сказка была отправлена в редакцию "Русских ведомостей" 20 августа 1886 г. вместе со
сказкой "Деревенский пожар". В сопроводительном письме Салтыков просил Соболевского
"напечатать их 31 августа или 2-го сентября", отложив ранее присланные сказки "Христова
ночь", "Путем-дорогою", "Гиена" (см.: XX, 271). Однако "Приключение с Крамольниковым"
опубликовали лишь через две недели после намеченного писателем срока – вслед за
"Христовой ночью" и "Путем-дорогою".
Персонаж с характерной фамилией Крамольников появляется в произведениях
Салтыкова трижды: в рассказе "Сон в летнюю ночь" (1875), в "Пошехонских рассказах"
(1883) и в сказке-элегии "Приключение с Крамольниковым" (1886). Однако это не один, а
три одноименных персонажа: сельский учитель, публицист и писатель. При всем различии
их внешних биографий эти трое Крамольниковых идейно тождественны друг другу и
олицетворяют один идеологический тип. Они – представители передовой демократической
интеллигенции, находящейся в оппозиции к существующему строю. Из всех образов,
которыми когда-либо пользовался Салтыков для выражения своих собственных взглядов,
персонаж, появляющийся под именем Крамольникова, идейно наиболее близок автору.
В Крамольникове из сказки-элегии эта близость усилена еще и тем, что в его образе
воплотились не только характерные особенности русских писателей-демократов второй
половины XIX в. вообще, но и некоторые биографические черты Салтыкова, его настроения
в последние годы жизни. В сказке-элегии, как и в появившемся годом позже очерке
«Имярек», отразились тяжелые переживания Салтыкова, вызванные закрытием
«Отечественных записок», а также обострившейся болезнью писателя. Сетования
Крамольникова на одиночество, на разобщенность с читателем, на то, что он лишился
возможности «огнем своего сердца зажигать сердца других»,– это объективированное
выражение переживаний самого Салтыкова, связанных с понижением уровня передовых
общественных настроений в среде демократической интеллигенции.
Но настроения и взгляды Крамольникова и Салтыкова сближаются не во всем.
Литератор Крамольников, беззаветно посвятивший себя служению высоким общественным
задачам, в конце жизненного пути пережил глубокую неудовлетворенность своею
деятельностью. Внутренний голос говорил ему: «Отчего ты не шел прямо и не
самоотвергался? Отчего ты подчинял себя какой-то профессии, которая давала тебе
положение, связи, друзей, а не спешил туда, откуда раздавались стоны? Отчего ты не
становился лицом к лицу с этими стонами, а волновался ими только отвлеченно?.. Все,
против чего ты протестовал,– все это и поныне стоит в том же виде, как и до твоего протеста.
Твой труд был бесплоден».
Это – исповедь не Салтыкова, а Крамольникова, разочаровавшегося в действенности
литературной формы протеста. Салтыков не был революционером, он не принимал
непосредственного участия в революционной борьбе, хотя объективно содействовал ей в
качестве литературного деятеля. По условиям своего времени и по свойствам своего
художнического дарования он мог принести и приносил наибольшую пользу
освободительному движению на легальной журнальной трибуне. Именно этим
продиктованы неоднократные его заявления о своей преданности литературному делу и, в
частности, его предсмертное завещание сыну: «Паче всего люби родную литературу и звание
литератора предпочитай всякому другому» (XX, 477).
Вместе с тем нельзя не признать, что запоздалое желание Крамольникова быть с теми
людьми, которые «шли вглубь и погибали», свидетельствует и о заметном сдвиге в