Page 105 - Война и мир 1 том

он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ,
еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог
быть изящно-остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что-нибудь
замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина
постоянно пересыпался оригинально-остроумными, законченными фразами, имеющими
общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно,
портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать
их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient
dans les salons de Vienne, [ Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто
имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами,
которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев
после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него
морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу,
и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда
смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и
прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [ Они приняли
меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу
над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское
воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [ Однако, мой милый, при
всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не
из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по-русски только те слова,
которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной
дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё-таки мы можем сказать без
хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде.
Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов
утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить
Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на
диване перед камином. Это правда, а всё-таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что
не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень
осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не
чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с
своей Liebchen [ милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам
признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего
слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог