Page 108 - Война и мир 1 том

– Parlez-moi de ca, [ Ну-ка, ну-ка,] – сказал он.
– О, Дон-Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы
французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что
наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [ Женщина – подруга мужчины,] – произнес
князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот
Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в
этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он
прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике.
Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит,
значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous
comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre
alliance… [ Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как
в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество
император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose
que l'intervention sera plus forte que la non-intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas
imputer a la fin de non-recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [
Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство
И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем-то
всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [ Демосфен,
я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин,
y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не
мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в
Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы
были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [ в этой скверной
моравской дыре] , это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de
Brunn. [ Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит,
разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более
человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, –
взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, –
пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и
маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней
Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.