Page 208 - Война и мир 2 том

– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она
опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под
очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте
меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою
душу кому-нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он
взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из
комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что-то еще сказать ей. Но
когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и
лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и
любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления
и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и
счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?»
Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви,
которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым
она последний раз из-за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью
шубу на своей широкой, радостно-дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами
стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной
низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде
на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам
Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная
со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным,
поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812-го года, та самая комета,
которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда
эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив
Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто,
с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии,
вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном
небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом
между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда
вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и
ободренной душе.