Page 41 - Война и мир 2 том

станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления
представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось
ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как-то случайно
запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних
сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью
поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.

III

Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и
стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем
была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал
неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в
возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом
Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский,
которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с
тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и,
затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился
к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. –
Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были
приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за
священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим
поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с
любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не
как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью
отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, –
сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как
отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что
Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной
лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли
шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой-то человек в странном одеянии
показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что-то тихо сказал ему
по-французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им
одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом
сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за
руку, повел куда-то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и
улыбался от стыда чего-то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и
улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё,
ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал