Page 80 - Война и мир 2 том

Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в
маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский
говор из соседней комнаты.

XX

Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова.
Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без
разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого
на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27-го июня, были подписаны первые
условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а
Наполеон Андрея 1-й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону,
который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать
на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис
заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть
его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая
французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский
императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах
видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные
вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное –
думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для
Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов,
подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к
выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо
передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он
бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть
справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь,
что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем.
«Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет
для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам
не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому
государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую
секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги
и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда
могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал
Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно-смотревших на
него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная
дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто-то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не
примут.