Page 22 - Война и мир 4 том

Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему.
Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой-то бумагой, лежавшей перед ним. Не под-
нимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui êtes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто
французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на
холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и
ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он
не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть
свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел
на что-нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и
пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того,
чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его
голову, как тисками.
– Mon général, vous ne pouvez pas me connaître, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли
меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому
генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным
раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non,
Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaître. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitté
Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер
милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est-ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим
голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели
друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда,
между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту
смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети челове-
чества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские
дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть
дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался
на мгновение.
– Comment me prouverez vous la vérité de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне
справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'êtes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливо-
сти своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что-то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он,
видимо, совсем забыл о Пьере.