Page 36 - Война и мир 4 том

есть что-то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся
спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движе-
нье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой,
осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее поло-
жение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения
вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив,
он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они
никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к лег-
кому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы
мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я
люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он
вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив
его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает
мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду
я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за
обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что
ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть…
пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение.
Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на
чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в
холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И
больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь.
Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только
потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице
любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны.
Но это были только мысли. Чего-то недоставало в них, что-то было односторонне личное,
умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности,
но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед
князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем-то ненужном. Они сбираются ехать куда-то.