Page 73 - Двенадцать стульев

Поезд прыгал на стрелках. Глядя на него, семафоры разевали рты. Пути учащались.
Чувствовалось приближение огромного железнодорожного узла. Трава исчезла, ее заменил
шлак. Свистели маневровые паровозы. Стрелочники трубили. Внезапно грохот усилился.
Поезд вкатился в коридор между порожними составами и, щелкая, как турникет, стал
пересчитывать вагоны.
Пути вздваивались.

Поезд выскочил из коридора. Ударило солнце. Низко, по самой земле, разбегались
стрелочные фонари, похожие на топорики. Валил дым. Паровоз, отдуваясь, выпустил
белоснежные бакенбарды. На поворотном кругу стоял крик. Деповцы загоняли паровоз в
стойло.
От резкого торможения хрустнули поездные суставы. Все завизжало, и Ипполиту
Матвеевичу показалось, что он попал в царство зубной боли. Поезд причалил к
асфальтовому перрону.

Это была Москва. Это был Рязанский — самый свежий и новый из всех московских
вокзалов.

Ни на одном из восьми остальных вокзалов Москвы нет таких обширных и высоких
помещений, как на Рязанском. Весь Ярославский вокзал, с его псевдорусскими
гребешками и геральдическими курочками, легко может поместиться в большом буфете-
ресторане Рязанского вокзала.
Московские вокзалы — ворота города. Ежедневно они впускают и выпускают тридцать
тысяч пассажиров. Через Александровский вокзал входит в Москву иностранец на
каучуковых подошвах, в костюме для гольфа (шаровары и толстые шерстяные чулки
наружу). С Курского — попадает в Москву кавказец в коричневой бараньей шапке с
вентиляционными дырочками и рослый волгарь в пеньковой бороде. С Октябрьского —
выскакивает полуответственный работник с портфелем из дивной свиной кожи. Он
приехал из Ленинграда по делам увязки, согласования и конкретного охвата.
Представители Киева и Одессы проникают в столицу через Брянский вокзал. Уже на
станции Тихонова пустынь киевляне начинают презрительно улыбаться. Им великолепно
известно, что Крещатик — наилучшая улица на земле. Одесситы тащат с собой корзины и
плоские коробки с копченой скумбрией. Им тоже известна лучшая улица на земле. Но это,
конечно, не Крещатик, это улица Лассаля, бывшая Дерибасовская. Из Саратова, Аткарска,
Тамбова, Ртищева и Козлова в Москву приезжают с Павелецкого вокзала. Самое
незначительное число людей прибывает в Москву через Савеловский. Это — башмачники
из Талдома, жители города Дмитрова, рабочие Яхромской мануфактуры или унылый
дачник, живущий зимой и летом на станции Хлебниково. Ехать здесь в Москву недолго.
Самое большое расстояние по этой линии — сто тридцать верст. С Ярославского вокзала
попадают в столицу люди, приехавшие из Владивостока, Хабаровска, Читы, из городов
дальних и больших.

Самые диковинные пассажиры, однако, на Рязанском вокзале. Это узбеки в белых
кисейных чалмах и цветочных халатах, краснобородые таджики, туркмены, хивинцы и
бухарцы, над республиками которых сияет вечное солнце.
Концессионеры с трудом пробились к выходу и очутились на Каланчевской площади.
Справа от них высились геральдические курочки Ярославского вокзала. Прямо против них
тускло поблескивал Октябрьский вокзал, выкрашенный масляной краской в два цвета.
Часы на нем показывали пять минут одиннадцатого. На часах Ярославского вокзала было
ровно десять. А посмотрев на темно-синий, украшенный знаками Зодиака циферблат
Рязанского вокзала, путешественники заметили, что часы показывали без пяти десять.
— Очень удобно для свиданий! — сказал Остап. — Всегда есть десять минут форы.

Извозчик издал губами поцелуйный звук. Проехали под мостом, и перед путниками
развернулась величественная панорама столичного города.

— Куда мы, однако, едем? — спросил Ипполит Матвеевич.
— К хорошим людям, — ответил Остап, — в Москве их масса. И все мои знакомые.

— И мы у них остановимся?