Page 151 - Рассказы

молодец – вы видите – рисует левую руку на поларшина длиннее правой. И как рисует! Ни
чувства формы, ни понятия о ракурсе! Так, ей-богу, рисуют гимназисты первого класса! У
этого голова сидит не на шее, а на плече, живот спустился на ноги, а ноги – найдите-ка вы,
где здесь колено? Вы его днем с огнем не сыщете. И ведь пишут не то что зеленые юноши!
Большею частью люди на возрасте или даже старики, убеленные сединами. Как они
учились? Каков их художественный багаж? Вы не поверите, как все это тяжело мне. Мы с
женой искренно любим искусство, но разве это – искусство?!
Действительно, никогда мне не приходилось видеть большего количества уродов,
нарисованных беспомощной рукой пьяного или ребенка: искривленные ноги, вздутые
животы, глаза, вылезшие на лоб, и губы, тянущиеся наискось от уха к подбородку.
Бедная Катя!
Я бросил косой взгляд на свой этюд, вздрогнул и сказал с тайным ужасом:
– Ну, я пойду… Докончим это когда-нибудь… после…
Саша ушел в свою комнату. Катя закуталась в халатик, подошла к моему этюду и
вдруг… залилась слезами.
– Что с вами, милая?! Что такое?
– Я не понимаю: зачем он меня успокаивает, зачем деликатничает!
– Кто?
– Саша. Я сама вижу, я все время, на всех рисунках вижу, какая я отвратительная,
безобразная. А он говорит: «Нет, нет – ты красива, а только тебя не умеют рисовать». Ну,
предположим, один не умеет, другой, третий, но почему же – все?!!

Замечательный человек

I

Однажды я зашел в маленькую, полутемную типографию с целью заказать себе
визитные карточки. В конторе типографии находилось двое людей: конторщик и полный,
рыжий господин с серьезным, озабоченным лицом.
– Меньше ста штук нельзя, – монотонно говорил конторщик. – Меньше ста штук
нельзя. Нельзя меньше ста штук.
– Разве не все равно: сто или шесть штук? Куда мне сто? Мне и шести штук много.
– Шесть штук будут стоить то же, что и сто. Что же за расчет вам? Что же за расчет?..
Вам-то – какой расчет? – спрашивал печально и лениво конторщик.
– Ну ладно! Печатайте сто, только так: пятьдесят штук одного сорта и пятьдесят штук –
другого.
– На разной бумаге?
– Нет – я говорю, разного сорта. На одних напечатайте так: «Светлейший князь Иван
Иванович Голенищев-Кутузов», а на других просто: «граф Петр Петрович Шувалов». Ну там
коронки разные поставьте, вензеля – как полагается.
Я с любопытством смотрел на этого представителя знаменитейшей дворянской русской
фамилии и только немного недоумевал в душе: какая же из двух фамилий принадлежала
озабоченному господину?
– Будьте добры напечатать мне сотню визитных карточек, – сказал я, приближаясь к
конторщику, – моя фамилия – Александр Семенович Пустынский.
Незнакомый господин издал легкий звук, похожий на радостное икание.
– Пустынский?! Вы и есть знаменитый писатель Пустынский?
– Ну уж и знаменитый!.. – сконфузился я. – Так просто… пишу себе.
– Нет, нет! – захлопотал озабоченный господин. – Не оправдывайтесь! Вы –
знаменитый писатель. Очень рад познакомиться!
– Вы меня смущаете, – улыбнулся я, пожимая его руку. – А как ваша фамилия: князь