Page 188 - Рассказы

– Потому что я, все-таки, русский, как же! Ах, Марья Игнатьевна, – обратился он,
всплеснув руками, к хозяйке. – Я сейчас только с дачи, и у нас там, представьте, выпал град
величиной с орех. Прямо ужас! Я захватил даже с собой несколько градин, чтобы показать
вам. Где, бишь, они?.. Вот тут в кармане у меня в спичечной коробке. Гм!.. Что бы это
значило? Мокрая…
Он вынул из кармана совершенно размокшую спичечную коробку, брезгливо открыл ее
и с любопытством заглянул внутрь.
– Кой черт! Куда же они подевались? Я сам положил шесть штук. Гм!.. И в кармане
мокро.
– Очень просто, – засмеялась хозяйка. – Ваши градины растаяли. Нельзя же в такую
жару безнаказанно протаскать в кармане два часа кусочки льду.
– Ах, как это жалко, – сказал Бельмесов, опечаленный. – А я-то думал вам показать.
Я взглянул на него внимательнее и сказал про себя: «Однако же, и хороший ты гусь,
братец мой. Очень интересно, чем такой дурак может заниматься?»
Я спросил по возможности деликатно:
– У вас свое имение? Вы помещик?
– Где там, – махнул он костистой, с ревматическими узлами на пальцах рукой. – Служу,
государь мой. Состою на службе.
Очень у меня чесался язык спросить: «На какой?», – но не хотелось быть назойливым.
Я взглянул на часы, попрощался и ушел.

II

О Бельмесове я совершенно забыл, но на днях, придя к Марье Игнатьевне, застал его за
чаем, окруженного тремя стариками, которым он что-то оживленно рассказывал.
– Франция, Франция! Что мне ваша Франция! Да у нас в России есть такие капиталы,
обретаются такие богачи, которые Франции и не снились. Только потому, что мы скромнее,
никуда не лезем, ничего не кричим – о нас и не знают. А во Франции этот Ротшильд, что ли,
все время на том и стоит, чтоб какую-нибудь штуку позаковыристее выкинуть. Купит тысячу
каких-нибудь там белых собак, напишет краской на брюхе у каждой «Вив ля Франс!» да и
выпустит на улицу. А парижане и рады. Или яхту купит, приделает к ней колеса да по
Нотр-Даму и катается с неграми. Этак, конечно, всякий обратит внимание… А у нас народ
тихий, без выдумки, без скандалу. Хе! Богачи, богачи… слышал ли, например, кто-нибудь из
вас о таком волжском помещике – Щербакине?
– Нет, не слышали, – отозвался один из стариков. – А что?
– Да как же… Расскажу я вам такой случай: еду я пароходом по Волге. Проезжаем мы
однажды, приблизительно, этак по Мамадышскому уезду. Выхожу я утром, умывшись и
напившись чаю, на палубу, смотрю на берег, спрашиваю: «Чья земля?» – «Помещика
Щербакина». Хорошо-с. Проходит этак часа два. Я уже успел позавтракать. Брожу по
палубе, взглянул на берег: «Чья земля?» Отвечают тамошние волжские пассажиры:
«Помещика Щербакина». Ого, думаю. Эк тебя разбросало. Сел я обедать, съел, что
полагалось, выпил две рюмки водки, пошел для моциону бродить по пароходу. Спрашиваю:
«Чья земля?» – «Помещика Щербакина». Что за черт, думаю. Очевидно, миллионер, а я о
нем ничего не слышал. Спрашиваю: «Богатый?» «Нет, говорят, так… средней руки». Что ж
вы думаете? И ночью я спрашивал: «Чья земля?» – и на другой день утром – все говорят:
«Помещика Щербакина». И это у них называется «помещик средней руки»… Вот это – края!
Какие же у них должны быть «помещики большой руки».
– Что ж, долго еще тянулись «земли помещика Щербакина»? – недоверчиво спросил я.
– Да до самого обеда следующего дня. Тут как раз другой пароход подошел, нас с мели
снял, поехали мы – тут скоро щербакинские земли и кончились.
– А вы долго на мели просидели? – спросил рыжий старик.
– Да сутки с лишним. Чуть не два дня. Волга-то летом в некоторых местах так мелеет,