Page 264 - Рассказы

– Это не кушанье, Алексан Ваныч, а такие… знаете… американские помещики…
– И они живут в Вятской губернии?!
– Нет… Я – к слову пришлось…
– Челноков, Челноков!.. Хотел я тебе поставить пятерку, но – к слову пришлось и
поставлю двойку. Нечипоренко!
– Тут!
– Я тебя об этом не спрашиваю. Говори о Вятской губернии.
– Кхе!
– Ну? – поощрил учитель.
И вдруг – все сердца екнули – в коридоре бешено прозвенел звонок на большую
перемену.
– Экая жалость! – отчаянно вздохнул Нечипоренко. – А я хотел ответить урок на
пятерку. Как раз сегодня выучил!..
– Это верно? – спросил учитель.
– Верно.
– Ну, так я тебе поставлю… тоже двойку, потому что ты отнял у меня полчаса.

Человек за ширмой

I

– Небось, теперь-то на меня никто не обращает внимания, а когда я к вечеру буду
мертвым – тогда, небось, заплачут. Может быть, если бы они знали, что я задумал, так
задержали бы меня, извинились… Но лучше нет! Пусть смерть… Надоели эти вечные
попреки, притеснения из-за какого-нибудь лишнего яблока или из-за разбитой чашки.
Прощайте! Вспомните когда-нибудь раба божьего Михаила. Недолго я и прожил на белом
свете – всего восемь годочков!
План у Мишки был такой: залезть за ширмы около печки в комнате тети Аси и там
умереть. Это решение твердо созрело в голове Мишки.
Жизнь его была не красна. Вчера его оставили без желе за разбитую чашку, а сегодня
мать так толкнула его за разлитые духи в золотом флаконе, что он отлетел шагов на пять.
Правда, мать толкнула его еле-еле, но так приятно страдать: он уже нарочно, движимый не
внешней силой, а внутренними побуждениями, сам по себе полетел к шкафу, упал на спину
и, полежав немного, стукнулся головой о низ шкафа.
Подумал:
«Пусть убивают!».
Эта мысль вызвала жалость к самому себе, жалость вызвала судорогу в горле, а
судорога вылилась в резкий хриплый плач, полный предсмертной тоски и страдания.
– Пожалуйста, не притворяйся, – сердито сказала мать. – Убирайся отсюда!
Она схватила его за руку и, несмотря на то, что он в последней конвульсивной борьбе
цеплялся руками и ногами за кресло, стол и дверной косяк, вынесла его в другую комнату.
Униженный и оскорбленный, он долго лежал на диване, придумывая самые страшные
кары своим суровым родителям…
Вот горит их дом. Мать мечется по улице, размахивая руками, и кричит: «Духи, духи!
Спасите мои заграничные духи в золотом флаконе». Мишка знает, как спасти эту
драгоценность, но он не делает этого. Наоборот, скрещивает руки и, не двигаясь с места,
разражается грубым, оскорбительным смехом: «Духи тебе? А когда я нечаянно разлил
полфлакона, ты сейчас же толкаться?..» Или может быть так, что он находит на улице
деньги… сто рублей. Все начинают льстить, подмазываться к нему, выпрашивать деньги, а
он только скрещивает руки и разражается изредка оскорбительным смехом… Хорошо, если
бы у него был какой-нибудь ручной зверь – леопард или пантера… Когда кто-нибудь ударит