Page 94 - Рассказы

любопытством набрасываются на какуюто босоножку. «Видели танцы новой босоножки?
Мне нравится». А другой осел скажет: «А мне не нравится». А третий отвечает: «Не
скажите! Это танцы будущего, и они мне нравятся. Когда я был в Берлине, в
кафешантане…» – «Ах, – скажет игриво m-me Пылинкина, – вам, мужчинам, только бы все
кафешантаны!» Конечно, нужно было бы сказать ей – кафешантаны. А тебе бы все
любовники да любовники? «Семен Семеныч! Чашечку чаю с печеньицем, а? Пожалуйста!
Читали статью о Вейнингере?» А чаишко-то у нее, признаться, скверный, да и печеньице
тленом попахивает… И вы замечаете? Замечаете? Уже о босоножке забыто, танцы будущего
провалились бесследно до будущего четверга, разговор о кафешантане держится две минуты,
увядает, осыпается и на его месте пышно расцветает беседа о новой пьесе, причем одному
она нравится, другому не нравится, а третий выражает мнение, что она так себе. Да ведь он
ее не видел?! Не видел, уверяю вас, шут этакий, мошенник, мелкий хам!! А ты должен
сидеть, пить чашечку чаю и говорить, что босоножка тебе нравится, новая пьеса производит
впечатление слабой, а кафешантаны скучны, потому что все номера однообразны. Ляписов
вынул часы:
– Однако уже скоро девять!
– Сейчас. Я в минутку оденусь. Да ведь там только к девяти и собираются… Одну
минуточку.

* * *

В девять часов вечера Андромахский и Ляписов приехали к Пылинкиным.
M-те Пылинкина увидела их еще в дверях и с радостным изумлением воскликнула:
– Боже ты мой, Павел Иваныч! Андрей Павлыч! Садитесь. Очень мило с вашей
стороны, что заехали. Чашечку чаю?
– Благодарю вас! – ласково наклонил голову Андромахский. – Не откажусь.
– А мы с мужем думали, что встретим вас вчера…
– Где? – спросил Андромахский.
– Как же! В Соляном Городке. Грудастов читал о Пшебышевском.
На лице Андромахского изобразилось неподдельное отчаяние.
– Так это было вчера?! Экая жалость! Я мельком видел в газетах и, представьте, думал,
что она будет еще не скоро. Я теперь газеты, вообще, мельком просматриваю.
– В газетах теперь нет ничего интересного, – сказал из-за угла чей-то голос.
– Репрессии, – вздохнула хозяйка. – Обо всем запрещают писать. Чашечку чаю?
– Не откажусь, – поклонился Ляписов.
– Мы выписали две газеты и жалеем. Можно бы одну выписать.
– Ну, иногда в газетах можно натолкнуться на что-нибудь интересное… Читали на
днях, как одна дама гипнотизмом выманила у домовладельца тридцать тысяч?
– Хорошенькая? – игриво спросил Андромахский. Хозяйка кокетливо махнула на него
салфеточкой.
– Ох, эти мужчины! Им бы все только – хорошенькая! Ужасно вы испорченный народ.
– Ну, нет, – сказал Ляписов. – Вейнингер держится обратного мнения… У него ужасное
мнение о женщинах…
– Есть разные женщины и разные мужчины, – послышался из полутемного угла тот же
голос, который говорил, что в газетах нет ничего интересного. – Есть хорошие женщины и
хорошие мужчины. И плохие есть там и там.
– У меня был один знакомый, – сказала полная дама. – Он был кассиром. Служил себе,
служил и – представьте – ничего. А потом познакомился с какой-то кокоткой, растратил
казенные деньги и бежал в Англию. Вот вам и мужчины ваши!
– А я против женского равноправия! – сказал господин с густыми бровями. – Что это
такое? Женщина должна быть матерью! Ее сфера – кухня!
– Извините-с! – возразила хозяйка. – Женщина такой же человек, как и мужчина! А ей