Page 130 - Белая гвардия
P. 130
зашумел народ.
Из придела выплывали стихари, обвязанные, словно от зубной боли, головы с
растерянными глазами, фиолетовые, игрушечные, картонные шапки. Отец Аркадий,
настоятель кафедрального собора, маленький щуплый человек, водрузивший сверх
серого клетчатого платка самоцветами искрящуюся митру, плыл, семеня ногами в
потоке. Глаза у отца были отчаянные, тряслась бороденка.
— Крестный ход будет. Вали, Митька.
— Тише вы! Куда лезете? Попов подавите…
— Туда им и дорога.
— Православные!! Ребенка задавили…
— Ничего не понимаю…
— Як вы не понимаете, то вы б ишлы до дому, бо тут вам робыть нема чого…
— Кошелек вырезали!!!
— Позвольте, они же социалисты. Так ли я говорю? При чем же здесь попы?
— Выбачайте.
— Попам дай синенькую, так они дьяволу обедню отслужат.
— Тут бы сейчас на базар, да по жидовским лавкам ударить. Самый раз…
— Я на вашей мови не размовляю.
— Душат женщину, женщину душат…
— Га-а-а-а… Га-а-а-а…
Из боковых заколонных пространств, с хор, со ступени на ступень, плечо к плечу, не
повернуться, не шелохнуться, тащило к дверям, вертело. Коричневые с толстыми икрами
скоморохи неизвестного века неслись, приплясывая и наигрывая на дудках, на старых
фресках на стенах. Через все проходы, в шорохе, гуле, несло полузадушенную,
опьяненную углекислотой, дымом и ладаном толпу. То и дело в гуще вспыхивали
короткие болезненные крики женщин. Карманные воры с черными кашне работали
сосредоточенно, тяжело, продвигая в слипшихся комках человеческого давленного мяса
ученые виртуозные руки. Хрустели тысячи ног, шептала, шуршала толпа.
— Господи, боже мой…
— Иисусе Христе… Царица небесная, матушка…
— И не рад, что пошел. Что же это делается?
— Чтоб тебя, сволочь, раздавило…
— Часы, голубчики, серебряные часы, братцы родные. Вчера купил…
— Отлитургисали, можно сказать…
— На каком же языке служили, отцы родные, не пойму я?
— На божественном, тетка.
— От строго заборонють, щоб не було бильш московской мови.
— Что ж это, позвольте, как же? Уж и на православном, родном языке говорить не
разрешается?
— С корнями серьги вывернули. Пол-уха оборвали…