Page 128 - Белая гвардия

— Вот-с как, Федор Николаевич. Все, что нажито упорным трудом, в один вечер перешло
в карманы каких-то негодяев… путем насилия. Вы не думайте, чтобы я отрицал
революцию, о нет, я прекрасно понимаю исторические причины, вызвавшие все это.
Багровый отблеск играл на лице Василисы и застежках его подтяжек. Карась в чудесном
коньячном расслаблении начинал дремать, стараясь сохранить на лице вежливое
внимание…
— Но, согласитесь сами. У нас в России, в стране, несомненно, наиболее отсталой,
революция уже выродилась в пугачевщину… Ведь что ж такое делается… Мы лишились
в течение каких-либо двух лет всякой опоры в законе, минимальной защиты наших прав
человека и гражданина. Англичане говорят…
— М-ме, англичане… они, конечно, — пробормотал Карась, чувствуя, что мягкая стена
начинает отделять его от Василисы.

— …А тут, какой же «твой дом — твоя крепость», когда вы не гарантированы в
собственной вашей квартире за семью замками от того, что шайка, вроде той, что была у
меня сегодня, не лишит вас не только имущества, но, чего доброго, и жизни?!
— На сигнализацию и на ставни наляжем, — не очень удачно, сонным голосом ответил
Карась.

— Да ведь, Федор Николаевич! Да ведь дело, голубчик, не в одной сигнализации!
Никакой сигнализацией вы не остановите того развала и разложения, которые свили
теперь гнездо в душах человеческих. Помилуйте, сигнализация — частный случай, а
предположим, она испортится?

— Починим, — ответил счастливый Карась.
— Да ведь нельзя же всю жизнь строить на сигнализации и каких-либо там револьверах.
Не в этом дело. Я говорю вообще, обобщая, так сказать, случай. Дело в том, что исчезло
самое главное, уважение к собственности. А раз так, дело кончено. Если так, мы
погибли. Я убежденный демократ по натуре и сам из народа. Мой отец был простым
десятником на железной дороге. Все, что вы видите здесь, и все, что сегодня у меня
отняли эти мошенники, все это нажито и сделано исключительно моими руками. И,
поверьте, я никогда не стоял на страже старого режима, напротив, признаюсь вам по
секрету, я кадет, но теперь, когда я своими глазами увидел, во что все это выливается,
клянусь вам, у меня является зловещая уверенность, что спасти нас может только
одно… — Откуда-то из мягкой пелены, окутывающей Карася, донесся шепот… —
Самодержавие. Да-с… Злейшая диктатура, какую можно только себе представить…
Самодержавие…

«Эк разнесло его, — думал блаженный Карась. — М-да, самодержавие — штука хитрая».
Эхе-мм… — проговорил он сквозь вату.

— Ах, ду-ду-ду-ду — хабеас корпус, ах, ду-ду-ду-ду. Ай, ду-ду… — бубнил голос через
вату, — ай, ду-ду-ду, напрасно они думают, что такое положение вещей может
существовать долго, ай ду-ду-ду, и восклицают многие лета. Нет-с! Многие лета это не
продолжится, да и смешно было бы думать, что…
— Крепость Иван-город, — неожиданно перебил Василису покойный комендант в папахе,

— многая лета!
— И Ардаган и Каре, — подтвердил Карась в тумане,

— многая лета!
Реденький почтительный смех Василисы донесся издали.

— Многая лета!! —
радостно спели голоса в Карасевой голове.