Page 258 - Доктор Живаго

жаловалась: «Мамочка, тише, ты меня задушишь». Все стояли одетые, готовые к выезду.
Когда вошел Юрий Андреевич, Лара и Виктор Ипполитович наперерыв бросились к нему
навстречу. — Где ты пропадал? Ты нам так нужен!
— Здравствуйте, Юрий Андреевич! Несмотря на грубости, которые мы наговорили в
последний раз друг другу, я снова, как видите, к вам без приглашения.
— Здравствуйте, Виктор Ипполитович.
— Куда ты пропал так надолго? Выслушай, что он скажет, и скорей решай за себя и
меня. Времени нет. Надо торопиться.
— Что же мы стоим? Садитесь, Виктор Ипполитович. Как куда я пропал, Ларочка? Ты
ведь знаешь, я за дровами ездил, а потом о лошади позаботился. Виктор Ипполитович,
прошу вас, садитесь.
— Ты не поражен? Отчего ты не выказываешь удивления? Мы жалели, что этот
человек уехал и что мы не ухватились за его предложения, а он тут перед тобой и ты не
удивляешься. Но еще поразительнее его свежие новости. Расскажите их ему, Виктор
Ипполитович.
— Я не знаю, что разумеет Лариса Федоровна, а в свою очередь скажу следующее. Я
нарочно распространил слух, что уехал, а сам остался еще на несколько дней, чтобы дать вам
и Ларисе Федоровне время по-новому передумать затронутые нами вопросы, и по зрелом
размышлении прийти, может быть, к менее опрометчивому решению.
— Но дальше откладывать нельзя. Сейчас для отъезда самое удобное время. Завтра
утром, — но лучше пусть Виктор Ипполитович сам расскажет тебе.
— Минуту, Ларочка. Простите, Виктор Ипполитович. Почему мы стоим в шубах?
Разденемся и присядем. Разговор-то ведь серьезный. Нельзя так с бухты-барахты. Извините,
Виктор Ипполитович. Наши препирательства затрагивают некоторые душевные тонкости.
Разбирать эти предметы смешно и неудобно. Я никогда не помышлял о поездке с вами.
Другое дело Лариса Федоровна. В тех редких случаях, когда наши беспокойства бывали
отделимы одно от другого, и мы вспоминали, что мы не одно существо, а два, с двумя
отдельными судьбами, я считал, что Ларе надо, особенно ради Кати, внимательнее
задуматься о ваших планах. Да она не переставая это и делает, возвращаясь вновь и вновь к
этим возможностям.
— Но только при условии, если бы ты поехал.
— Нам одинаково трудно представить себе наше разъединение, но, может быть, надо
пересилить себя и принести эту жертву.
Потому что о моей поездке не может быть и речи.
— Но ведь ты еще ничего не знаешь. Сначала выслушай.
Завтра утром… Виктор Ипполитович!
— Видно, Лариса Федоровна имеет в виду сведения, которые я привез и уже сообщил
ей. На путях в Юрятине стоит под парами служебный поезд Дальневосточного
правительства. Вчера он прибыл из Москвы и завтра отправляется дальше. Это поезд нашего
министерства путей сообщения. Он наполовину состоит из международных спальных
вагонов.
Я должен ехать в этом поезде. Мне предоставлены места для лиц, приглашенных в мою
рабочую коллегию. Мы покатили бы со всем комфортом. Такой случай больше не
представится. Я знаю, вы слов на ветер не бросаете и отказа поехать с нами не отмените. Вы
человек твердых решений, я знаю. Но все же.
Сломите себя ради Ларисы Федоровны. Вы слышали, без вас она не поедет. Поедемте с
нами, если не во Владивосток, то хотя бы в Юрятин. А там увидим. Но в таком случае надо
торопиться.
Нельзя терять ни минуты. Со мною человек, я плохо правлю.
Впятером с ним нам в моих розвальнях не уместиться. Если не ошибаюсь,
Самдевятовская лошадь у вас. Вы говорили, что ездили на ней за дровами. Она еще не
разложена?