Page 255 - Доктор Живаго

содержательной завязки, которая сводила бы воедино распадающиеся строки. Постепенно
перемарывая написанное, Юрий Андреевич стал в той же лирической манере излагать
легенду о Егории Храбром. Он начал с широкого, предоставляющего большой простор,
пятистопника. Независимое от содержания, самому размеру свойственное благозвучие
раздражало его своей казенной фальшивою певучестью. Он бросил напыщенный размер с
цензурою, стеснив строки до четырех стоп, как борются в прозе с многословием. Писать
стало труднее и заманчивее.
Работа пошла живее, но все же излишняя болтливость проникала в нее. Он заставил
себя укоротить строчки еще больше. Словам стало тесно в трехстопнике, последние следы
сонливости слетели с пишущего, он пробудился, загорелся, узость строчных промежутков
сама подсказывала, чем их наполнить. Предметы, едва названные на словах, стали не шутя
вырисовываться в раме упоминания. Он услышал ход лошади, ступающей по поверхности
стихотворения, как слышно спотыкание конской иноходи в одной из баллад Шопена.
Георгий Победоносец скакал на коне по необозримому пространству степи, Юрий
Андреевич видел сзади, как он уменьшается, удаляясь. Юрий Андреевич писал с
лихорадочной торопливостью, едва успевая записывать слова и строчки, являвшиеся сплошь
к месту и впопад.
Он не заметил, как встала с постели и подошла к столу Лара.
Она казалась тонкой и худенькой и выше, чем на самом деле, в своей длинной ночной
рубашке до пят. Юрий Андреевич вздрогнул от неожиданности, когда она выросла рядом,
бледная, испуганная и, вытянув руку вперед, шопотом спросила:
— Слышишь? Собака воет. Даже две. Ах как страшно, какая дурная примета!
Как-нибудь дотерпим до утра, и едем, едем. Ни минуты тут дольше не останусь.
Через час, после долгих уговоров, Лариса Федоровна успокоилась и снова уснула.
Юрий Андреевич вышел на крыльцо.
Волки были ближе, чем прошлую ночь, и скрылись еще скорее. И опять Юрий
Андреевич не успел уследить, в какую сторону они ушли. Они стояли кучей, он не успел их
сосчитать. Ему показалось, что их стало больше.

10

Наступил тринадцатый день их обитания в Варыкине, не отличавшийся
обстоятельствами от первых. Так же накануне выли волки, исчезнувшие было в середине
недели. Снова приняв их за собак, Лариса Федоровна так же положила уехать на другое утро,
напуганная дурной приметой. Так же чередовались у нее состояния равновесия с приступами
тоскливого беспокойства, естественного у трудолюбивой женщины, не привыкшей к
целодневным излияниям души и праздной, непозволительной роскоши неумеренных
нежностей.
Всё повторялось в точности, так что когда в это утро на второй неделе Лариса
Федоровна опять, как столько раз перед этим, стала собираться в обратную дорогу, можно
было подумать, что прожитых в перерыве полутора недель как не бывало.
Опять было сыро в комнатах, в которых было темно вследствие хмурости серого
пасмурного дня. Мороз смягчился, с темного неба, покрытого низкими тучами, с минуты на
минуту должен был повалить снег. Душевная и телесная усталость от затяжного
недосыпания подкашивала Юрия Андреевича. Мысли путались у него, силы были
подорваны, он ощущал сильную зябкость от слабости и, ежась и потирая руки от холода,
ходил по нетопленной комнате, не зная, что решит Лариса Федоровна и за что,
соответственно её решению, ему надо будет приняться.
Ее намерения были неясны. Сейчас она полжизни отдала бы за то, чтобы оба они не
были так хаотически свободны, а вынужденно подчинялись какому угодно строгому, но раз
навсегда заведенному порядку, чтобы они ходили на службу, чтобы у них были обязанности,
чтобы можно было жить разумно и честно.