Page 124 - Донские рассказы

VI
Рассвело.

Николка, от ночей бессонных зелененький, подскакал к пулеметной двуколке.
– Как пойдем в атаку – лупи по правому флангу. Нам надо крыло ихнее заломить!

И поскакал к развернутому эскадрону.
За кучей чахлых дубков на шляху показались конные – по четыре в ряд, тачанки в
середине.
– Намётом! – крикнул Николка и, чуя за спиной нарастающий грохот копыт, вытянул
своего жеребца плетью.
У опушки отчаянно застучал пулемет, а те, на шляху, быстро, как на учении, лавой
рассыпались.
Из бурелома на бугор выскочил волк, репьями увешанный. Прислушался, угнув голову
вперед. Невдалеке барабанили выстрелы, и тягучей волной колыхался разноголосый вой.
Тук! – падал в ольшанике выстрел, а где-то за бугром, за пахотой эхо скороговоркой
бормотало: так!

И опять часто: тук, тук, тук!.. А за бугром отвечало: так! так! так!..
Постоял волк и не спеша, вперевалку, потянул в лог, в заросли пожелтевшей
нескошенной куги…
– Держись!.. Тачанок не кидать!.. К перелеску… К перелеску, в кровину мать! – кричал
атаман, привстав на стременах.
А возле тачанок уж суетились кучера и пулеметчики, обрубая постромки, и цепь,
изломанная беспрестанным огнем пулеметов, уже захлестнулась в неудержимом
бегстве.
Повернул атаман коня, а на него, раскрылатившись, скачет один и шашкой помахивает.
По биноклю, метавшемуся на груди, по бурке догадался атаман, что не простой
красноармеец скачет, и поводья натянул. Издалека увидел молодое безусое лицо, злобой
перекошенное, и сузившиеся от ветра глаза. Конь под атаманом заплясал, приседая на
задние ноги, а он, дергая из-за пояса зацепившийся за кушак «маузер», крикнул:
– Щенок белогубый!.. Махай, махай, я тебе намахаю!..

Атаман выстрелил в нараставшую черную бурку. Лошадь, проскакав саженей восемь,
упала, а Николка бурку сбросил, стреляя, перебегал к атаману ближе, ближе…

За перелеском кто-то взвыл по-звериному и осекся. Солнце закрылось тучей, и на степь,
на шлях, на лес, ветрами и осенью отерханный, упали плывущие тени.

«Неук, сосун, горяч, через это и смерть его тут налапает», – обрывками думал атаман и,
выждав, когда у того кончилась обойма, поводья пустил и налетел коршуном.

С седла перевесившись, шашкой махнул, на миг ощутил, как обмякло под ударом тело и
послушно сползло наземь. Соскочил атаман, бинокль с убитого сдернул, глянул на ноги,
дрожавшие мелким ознобом, оглянулся и присел сапоги снять хромовые с мертвяка.
Ногой упираясь в хрустящее колено, снял один сапог быстро и ловко. Под другим, видно,
чулок закатился: не скидается. Дернул, злобно выругавшись, с чулком сорвал сапог и на
ноге, повыше щиколотки, родинку увидел с голубиное яйцо. Медленно, словно боясь
разбудить, вверх лицом повернул холодеющую голову, руки измазал в крови,
выползавшей изо рта широким бугристым валом, всмотрелся и только тогда плечи
угловатые обнял неловко и сказал глухо:

– Сынок!.. Николушка!.. Родной! Кровинушка моя… Чернея, крикнул: – Да скажи же хоть
слово! Как же это, а?