Page 154 - Донские рассказы

Макарчиха шагнула к кровати.
– Долго пануешь, милая… А я, признаться, зашла узнать, не будешь ли ты продавать
свою хату? Сама знаешь – девка у меня на выданье, хотела зятя принять… Да ты спишь,
что ли?

Тронула руку – и обожглась колючим холодком. Ахнула, кинулась от мертвой бежать, а в
дверях Алешка стоит – белей мела. За косяк дверной цепляется, в крови весь, в иле
речном.

– А я живой, тетя… не убивай меня… я не буду!
Перед сумерками через улицы, увешанные кудрявыми коврами пыли, через площадь,
мимо отерханной церковной ограды, тенью шел Алешка. Возле школы, под
нахмуренными акациями, повстречал попа. Шел из церкви тот, сгорбатившись, нес в
мешке пироги и солонину. Алешка, кривя губы, прохрипел:

– Христа ради…

– Бог подаст!.. – И зашагал мимо, сутулясь, путаясь в полах подрясника.
Возле речки в кирпичных сараях и амбарах – хлеб. Во дворе дом, жестью крытый.
Заготовительная контора Донпродкома № 32. Под навесом сарая – полевая кухня, две
патронные двуколки, а у амбаров – шаги и нечищенные жала штыков. Охрана.
Выждал Алешка, пока повернется спиною часовой, и юркнул под амбар (доглядел еще
поутру, что из щелей струею желтой сочится хлеб). Брал в пригоршню жесткое зерно,
жевал жадно. Опамятовался от голоса сзади:

– Это кто тут?
– Я…

– Кто ты?
– Алешка…

– Ну, вылазь!..
Поднялся на ноги Алешка, глаза зажмурил, ждал удара, ладонями закрывая лицо.
Стояли долго… Потом голос добродушно буркнул:
– Пойдем ко мне, Алешка! У меня есть пшеница пареная.

Успел доглядеть Алешка на горбатом носу очки тусклые и улыбку, совсем не сердитую.
Очкастый зашагал, отмеряя длинными ногами, как ходулями, а Алешка за ним
поспешил, спотыкаясь и падая на руки. В заготконторе вторая дверь по коридору
направо с надписью:
«Помещается политком Синицын!».

Вошли. Очкастый зажег жирник, сел на табурет, широко разбросав ноги, а Алешке под
нос потихонечку сунул горшок с пареной пшеницей и в полбутылке подсолнечное масло.
Глядел, как двигались Алешкины скулы и на щеках его вспухали и бегали желваки.
Потом встал и взял горшок. Алешка уцепился бородавчатыми пальцами за края.
Всхлипнул, тряся головой:

– Жалко тебе, жадюга?!
– Не жалко, дурья твоя голова, а облопаешься, издохнешь.

На другой день во двор заготконторы с рассветом пришел Алешка. Сидел на поломанных
порожках, ляская губами, и до восхода солнца ждал, пока скрипнет дверь с надписью
«Помещается политком Синицын!» и на пороге покажется очкастый.

Солнце перевалило через кирпичные сараи, когда встал очкастый. Вышел он на крыльцо
и носом закрутил.