Page 159 - Донские рассказы
P. 159

Таким еще не видел Алешка очкастого: слились на переносице брови, из-под очков
                жестоко блестели глаза. Отомкнул дверь в кирпичном сарае, стал сбоку и к Ивану
                Алексееву строго так:
                – Заходи!..

                Пригибаясь, шагнул в сарай Алешкин хозяин. Хлопнула дверь за ним.
                – Ну вот гляди: так и так, потом раз, два, и гильза выбрасывается. Вот сюда вставляется
                обойма…

                Лязгает винтовочный затвор под рукою очкастого, смотрит он на Алешку поверх очков и
                улыбается.

                Вечером дегтярной лужей застыла над станицей темнота. На площади возле церковной
                ограды цепью легли красноармейцы. Рядом с очкастым – Алешка. У винтовки Алешкиной
                пахучий ремень и от росы вечерней потное ложе…
                В полночь на краю станицы, возле кладбища, забрехала собака, потом другая, и сразу
                волной ударил в уши дробный грохот копыт. Очкастый привстал на одно колено, целясь в
                конец улицы, крикнул:

                – Ро-о-та… пли!.. Га-а-ах! Tax! Tax! Tax!..
                За оградой вспугнутое эхо скороговоркой забормотало: ах-ах-ах!..
                Раз и два двинул затвором Алешка, выбросил гильзу и снова услышал хриплое: «Рота,
                пли!»
                В конце широкой улицы – ругань, выстрелы, лошадиный визг. Прислушался Алешка –
                над головой тягуче-нудное: тю-ю-уть!..
                Спустя минуту другая пуля чмокнулась в ограду на аршин повыше Алешкиной головы,
                облила его брызгами кирпича. В конце улицы редкие огоньки выстрелов и
                беспорядочный удаляющийся грохот лошадиных копыт. Очкастый пружинисто вскочил
                на ноги, крикнул:

                – За мной!..
                Бежали. У Алешки во рту горечь и сушь, сердце не умещается в груди. В конце улицы
                очкастый, споткнувшись об убитую лошадь, упал. Алешка, бежавший рядом с ним, видал,
                как двое впереди них прыгнули через плетень и побежали по двору. Хлопнула дверь.
                Громыхнула щеколда.
                – Вот они! Двое забегли в хату!.. – крикнул Алешка.

                Очкастый, хромая на ушибленную ногу, поравнялся с Алешкой. Двор оцепили.
                Красноармейцы густо легли за кладбищенской огорожей, по саду за кустами влажной
                смородины; жались в канаве. Из хаты, из окон, заложенных подушками, сначала
                стреляли, в промежутки между хлопающими выстрелами слышалось хриплое матюканье
                и захлебывающиеся голоса, потом все смолкло.

                Очкастый и Алешка лежали рядом. Перед рассветом, когда сырая темнота, клубясь,
                поползла по саду, очкастый, не подымая головы, крикнул:
                – Эй, вы там, сдавайтесь! А то гранату кинем!

                Из хаты два выстрела. Очкастый взмахнул рукой:

                – По окнам, пли!
                Сухой, отчетливый залп. Еще и еще. Прячась за толстыми саманными стенами, те двое
                стреляли редко, перебегая от окна к окну.

                – Алешка, ты меньше меня ростом, ползи по канаве до сарая, кинешь гранату в дверь…
                Иначе мы не скоро возьмем их… Вот это кольцо сдернешь и кидай, не медли, а то убьет!..
   154   155   156   157   158   159   160   161   162   163   164