Page 213 - Донские рассказы

маковку.
Сидел долго, пока не высохли глаза; потом встал и тихонько побрел во двор.

Под навесом отец смазывает дегтем колеса повозки. Шапка у него съехала на затылок,
ленты висят, а синяя рубаха на груди в белых полосах. Подошел Мишка боком и стал
возле повозки. Долго молчал. Осмелившись, тронул батянькину руку, спросил шепотом:
– Батя, ты на войне что делал?

Отец улыбнулся в рыжие усы, сказал:
– Воевал, сыночек!

– А ребята… ребята гутарят, что ты там только вшей убивал!..
Слезы вновь перехватили Мишкино горло. Отец засмеялся и подхватил Мишку на руки.

– Брешут они, мой родный! Я на пароходе плавал. Большой пароход по морю ходит, вот
на нем-то я и плавал, а потом пошел воевать.

– С кем ты воевал?
– С господами воевал, мой любонький. Ты еще мал, вот и пришлось мне на войну идти за
тебя. Про это и песня поется.
Отец улыбнулся и, глядя на Мишку, притопывая ногой, запел потихоньку:

Ой, Михаил, Михаля, Михалятко ты мое!Не ходи ты на войну, нехай батько иде,Батько –
старенький, на свити нажився…А ты – молоденький, тай ще не женився…
Мишка забыл про обиду, нанесенную ему ребятами, и засмеялся – оттого, что у отца
рыжие усы затопорщились над губой, как сибирьки, из каких маманька веники вяжет, а
под усами смешно шлепают губы и рот раскрыт круглой черной дыркой.

– Ты мне сейчас не мешай, Минька, – сказал отец, – я повозку буду чинить, а вечером
спать ляжешь, и я тебе про войну все расскажу!

День растянулся, как длинная глухая дорога в степи. Солнце село, по станице прошел
табун, улеглась пыль, и с почерневшего неба застенчиво глянула первая звездочка.

Мишку одолевает нетерпение, а мать, как нарочно, долго провозилась у коровы, долго
цедила молоко, в погреб полезла и там прокопалась битый час. Мишка вьюном около нее
крутился.

– Скоро вечерять будем?
– Успеешь, непоседа, оголодал!..

Но Мишка ни на шаг не отстает от нее: мать в погреб – и он за ней, мать на кухню – и он
следом. Пиявкой присосался, за подол уцепился, волочится.

– Ма-а-амка!.. Ско-реича вечерять!..
– Да отвяжись ты, короста липучая!.. Жрать захотел – взял кусок и лопай!

А Мишка не унимается. Даже подзатыльник, схваченный от матери, и тот не помог.
За ужином кое-как наспех поглотал хлёбова и – опрометью в горницу. Далеко за сундук
швырнул штанишки, с разбегу нырнул в постель под материно одеяло, сшитое из
разноцветных лоскутьев. Притаился и ждет, когда придет батянька про войну
рассказывать.

Дед на коленях стоит перед образами, шепчет молитвы, поклоны отстукивает.
Приподнял Мишка голову: дед, трудно сгибая спину, пальцами левой руки в половицу
упирается и лбом в пол – стук!.. А Мишка локтем в стену – бух!..