Page 220 - Донские рассказы

боку. Спросил, морща губы в улыбке:
– Ты откуда к нам приблудился?

Мишка напустил на себя важность, поддернул сползающие штанишки.
– Я иду с вами воевать!

– Товарищ комбат, возьми его в помощники! – крикнул один из красноармейцев.

Кругом захохотали. Мишка часто заморгал, но человек с чудным прозвищем «комбат»
нахмурил брови, крикнул строго:
– Ну, чего ржете, дурачье? Разумеется, мы возьмем его, но с условием… – Комбат
повернулся к Мишке и сказал: – На тебе штаны с одной помочью, так нельзя, ты нас
осрамишь своим видом!.. Вот, погляди: на мне две помочи, и на всех по две. Беги, пусть
тебе матка пришьет другую, а мы тебя подождем тут… – Потом он повернулся к забору,
крикнул, подмигивая: – Терещенко, пойди принеси новому красноармейцу ружье и
шинель!

Один из лежавших под забором встал, приложил руку к козырьку, ответил:
– Слушаюсь!.. – и быстро пошел вдоль забора.

– Ну, живо беги! Пусть матка поскорее пришьет другую помочь!..
Мишка строго взглянул на комбата:

– Ты, гляди, не обмани меня!
– Ну, что ты? Как можно!..

От площади до дома далеко. Пока добежал Мишка до ворот – запыхался. Дух не
переведет. Возле ворот на бегу скинул штанишки и, мелькая босыми ногами, вихрем
ворвался в хату.
– Маманька!.. Штаны!.. Помочь пришей!..

В хате тишина. Над печью черным роем гудят мухи. Обежал Мишка двор, гумно, огород
– ни отца, ни матери, ни деда нет. Вскочил в горницу – на глаза попался мешок. Отрезал
ножом длинную ленту, пришивать некогда, да и не умеет Мишка. Наскоро привязал ее к
штанам, перекинул через плечо, еще раз привязал спереди и опрометью под амбар.
Отвалил камень, глянул мельком на ленинскую руку, указывающую на него, Мишку,
шепнул, переводя дух:
– Ну, вот видишь?.. И я поступил в твою войску!..

Бережно завернул карточку в лопух, сунул за пазуху – и по улице вскачь. Одной рукой
карточку к груди жмет, другой штанишки поддергивает. Мимо соседского плетня бежал,
крикнул соседке:

– Анисимовна!
– Ну?

– Перекажи нашим, чтоб обедали без меня!..

– Ты куда летишь, сорванец?
Мишка махнул рукой:
– На службу ухожу!..

Добежал до площади и стал как вкопанный. На площади – ни души. Под забором
папиросные окурки, коробки от консервов, чьи-то изорванные обмотки, а в самом конце
станицы глухо гремит музыка, слышно, как по утрамбованной дороге гоцают шаги