Page 219 - Донские рассказы
P. 219

Над скамьями поднялось много рук. Мишка тоже поднял руку. Кто-то, перепрыгивая со
                скамьи на скамью, громко считал:

                – Шестьдесят три… шестьдесят четыре, – не глядя на Мишку, указал пальцем на его
                поднятую руку, выкрикнул: – Шестьдесят пять!

                Чужак что-то записал на бумажке, крикнул:
                – Кто за Прохора Лысенкова, прошу поднять!

                Двадцать семь казаков-богатеев и Егор-мельник дружно подняли руки. Мишка поглядел
                вокруг и тоже поднял руку. Человек, считавший голоса, поравнялся с ним, глянул сверху
                вниз и больно ухватил его за ухо.

                – Ах ты, шпаненок!.. Метись отсель, а то я тебе всыплю! Тоже голосует!..

                Кругом засмеялись, а человек подвел Мишку к выходу, толкнул в спину. Мишка
                вспомнил, как говорил отец, ругаясь с дедом, и, сползая по скользким, грязным
                ступенькам, крикнул:

                – Таких правов не имеешь!
                – Я тебе покажу права!..

                Обида была, как и все обиды, очень горькая.
                Придя домой, Мишка всплакнул малость, пожаловался матери, но та сердито сказала:

                – А ты не ходи, куда не след! Во всякую дыру нос суешь!.. Наказание мне с тобой, да и
                только!

                На другой день утром сели за стол завтракать, не успели кончить, услышали далекую,
                глухую от расстояния музыку. Отец положил ложку, сказал, вытирая усы:

                – А ведь это военный оркестр!
                Мишку как ветром сдуло с лавки. Хлопнула дверь в сенцах, за окошком слышно частое –
                туп-туп-туп-туп…

                Вышли во двор и отец с дедом, маманька до половины высунулась из окна.

                В конец улицы зеленой колыхающейся волной вливались ряды красноармейцев. Впереди
                музыканты дуют в большущие трубы, грохает барабан, звон стоит над станицей.
                У Мишки глаза разбежались. Растерянно закружился на одном месте, потом рванулся и
                подбежал к музыкантам. В груди что-то сладко защемило, подкатилось к горлу… Глянул
                Мишка на запыленные веселые лица красноармейцев, на музыкантов, важно надувших
                щеки, и сразу, как отрубил, решил: «Пойду воевать с ними!..»
                Вспомнил сон, и откуда только смелость взялась. Уцепился за подсумок крайнего.
                – Вы куда идете? Воевать?

                – А то как же? Ну да, воевать!

                – А за кого вы воюете?
                – За Советскую власть, дурашка! Ну, иди сюда, в середку.

                Толкнул Мишку в середину рядов, кто-то, смеясь, щелкнул его по вихрастому затылку,
                другой на ходу достал из кармана измазанный кусок сахара, сунул ему в рот. На
                площади откуда-то из передних рядов крикнули:

                – Сто-о-ой!..
                Красноармейцы остановились, рассыпались по площади, густо легли в холодке, под
                тенью школьного забора. К Мишке подошел высокий бритый красноармеец с шашкой на
   214   215   216   217   218   219   220   221   222   223   224