Page 222 - Донские рассказы
P. 222

– Идите, детки, в сад, не мешайте здесь!
                Солдаты перемигнулись и пошли по кухне, постукивая по полу прикладами винтовок. У
                стены отодвинули стол, сковырнули дерюгу. Солдат с трубкой приподнял половицу,
                заглянул в подпол и покачал головой:

                – Как же вам не стыдно? Говорили – хлеба нет, а подпол доверху засыпан пшеницей!..
                Попадья взглянула на Мишку такими глазами, что ему стало страшно и захотелось
                поскорее домой. Встал и пошел на двор. Следом за ним в сенцы выскочила попадья,
                всхлипнула и, вцепившись Мишке в волосы, начала его возить по полу.
                Насилу вырвался, пустился без огляду домой. Захлебываясь слезами, рассказал все
                матери: та только за голову ухватилась:
                – И что я с тобой буду делать?.. Иди с моих глаз долой, пока я тебя не отбуздала!..

                С тех пор всегда, после каждой обиды, заползал Мишка под амбар, отваливал камешек,
                разворачивал лопух и, смачивая бумагу слезами, рассказывал Ленину о своем горе и
                жаловался на обидчика.
                Прошла неделя. Мишка скучал. Играть не с кем. Соседские ребятишки не водились с
                ним, к прозвищу «нахаленок» прибавилось еще одно, заимствованное от старших. Вслед
                Мишке кричали:
                – Эй ты, коммуненок! Коммунячев недоносок, оглянись!..

                Как-то пришел Мишка с пруда домой перед вечером; не успел в хату войти, услышал, как
                отец говорит резким голосом, а маманька голосит и причитает, ровно по мертвому.
                Проскользнул Мишка в дверь и видит: отец шинель свою скатал и сапоги надевает.
                – Ты куда идешь, батянька?

                Отец засмеялся, ответил:
                – Уйми ты, сынок, мать!.. Душу она мне вынает своим ревом. Я на войну иду, а она не
                пущает!..
                – И я с тобой, батянька!

                Отец подпоясался ремнем и надел шапку с лентами.
                – Чудак ты, право! Нельзя нам обоим уходить сразу!.. Вот я вернусь, потом ты пойдешь, а
                то хлеб поспеет, кто же его будет убирать? Мать по хозяйству, а дед старый…

                Мишка, прощаясь с отцом, сдержал слезы, даже улыбнулся. Маманька, как и в первый
                раз, повисла у отца на шее, насилу он ее стряхнул, а дед только крякнул, целуя
                служивого, шепнул ему на ухо:
                – Фомушка… сынок!.. Может, не ходил бы? Может, без тебя как-нибудь?.. Не ровен час,
                убьют, пропадем мы тогда!..
                – Брось, батя… Негоже так. Кто же будет оборонять нашу власть, коли каждый к бабе
                под подол хорониться полезет?
                – Ну, что ж, иди, ежели твое дело правое.
                Отвернулся дед и незаметно смахнул слезу. Провожать отца пошли до исполкома. Во
                дворе исполкомском толпятся человек двадцать с винтовками. Отец тоже взял винтовку
                и, поцеловав Мишку в последний раз, вместе с остальными зашагал по улице на край
                станицы.
                Обратно домой шел Мишка вместе с дедом. Маманька, покачиваясь, тянулась сзади. По
                станице реденький собачий лай, реденькие огни. Станица покрылась ночной темнотой,
                словно старуха черным полушалком. Накрапывал дождик, где-то за станицей, над
                степью, резвилась молния и глухими рассыпчатыми ударами бухал гром.
   217   218   219   220   221   222   223   224   225   226   227