Page 226 - Донские рассказы

I
На закате солнца вернулся из станицы Игнат.

Хворостяными воротами поломал островерхий сугроб, лошадь заиневшую ввел во двор и,
не отпрягая, взбежал на крыльцо. Слышно было, как в сенцах скрипели обмерзшие
половицы и по валенкам торопливо шуршал веник, обметая снег. Пахомыч, тесавший на
печке топорище, смел с колен стружки, сказал младшему сыну Григорию:

– Ступай, кобыленку отпряги, сена я наметал в конюшне.
Дверь широко распахнув, влез Игнат, поздоровался и долго развязывал окоченевшими
пальцами башлык. Морщась, сорвал с усов сосульки тающие и улыбнулся, радости не
скрывая:
– Слухом пользовался – красногвардейцы на округ идут…

Пахомыч ноги свесил с печки, спросил с любопытством сдержанным:
– Войной идут али так?

– Разно гутарют… А только беспокойствие в станице, томашится народ, в правлении
миру видимо-невидимо.

– Не слыхал молвишки в счет земли?
– Гутарют, что большевики землю помещичью под гребло берут.

– Та-а-ак, – крякнул Пахомыч и соскочил с печки по-молодому.
Старуха у загнетки загремела ложками; щи в чашку наливая, сказала:

– Кличьте вечерять Гришатку.
На дворе смеркалось. Снежок перепадывал, и синевою хмурилась ночь. Пахомыч ложку
отложил, бороду вытирая расшитым рушником, спросил:
– Про мельницу паровую разузнал? Когда пущать будут?

– Мельница работает в размол, можно везть.
– Ну, кончай вечерять, и пойдем в амбар. Зерно надо перевеять, завтра, как удастся
погода, уторком поеду смолоть. Дорога-то как, избитая?
– Шлях не спит, день и ночь едут, только разъезжаться трудновато. Сбочь дороги снегу
глыбже пояса.