Page 232 - Донские рассказы

VI
У Пахомыча хата саманная. Частокол вокруг палисадника ребрами лошадиного скелета
топорщится.
С поля приехал Григорий с отцом. Игнат баз заплетал хворостом, подошел, и от рук его
пахуче несло пряным запахом листьев лежалых.
– Нас, Григорий, в правление требуют. На майдане сход хуторной.

– Зачем?
– Мобилизация, говорят… Красногвардейцы заняли хутор Калинов.

За гуменным пряслом меркла, дотлевала вечерняя заря. На гумне в ворохе рыжей
половы остался позабытый солнечный луч, ветер с восхода ворохнул полову, и луч погас.

Гришка коня почистил, зерна задал. На крыльце кособоком вдовый Игнат с сынишкой
шестилетним своим возился. Глянул мимоходом Гришка в глаза братнины, от смеха
сузившиеся, шепнул:

– Ночью надо уезжать в Калинов, а то тут замобилизуют!..
Матери, выгонявшей из сенцев телка, сказал:

– Белье достань нам с Игнатом, маманя, сухарей всыпь…
– Куда вас лихоман понесет?..

– На кудыкино поле.
До поздней ночи на хуторском майдане гремел гул голосов. Пахомыч пришел оттуда
затемно. У дверей амбара, где спал Гришка, остановился. Постоял и присел на каменный
порожек обессиленно. Тошнотой нудной наливалось тело, сердце трепыхалось скупыми
ударами, а в ушах плескался колкий и тягучий звон. Сидел, поплевывая в блеклое
отражение месяца, торчавшее в лужице примерзшей, и больно чувствовал, что
налаженная, обычная жизнь уходит, не оглянувшись, и едва ли вернется.

Где-то у огородов около Дона надсадно брехали собаки, в лугу размеренно и четко бил
перепел. Ночь раскрылатилась над степью и молочной мутью закутала дворы. Закряхтел
Пахомыч, дверью скрипнул.
– Ты спишь, Гриша?

Из амбара пахнуло тишиной и слежавшимся хлебом. Внутрь шагнул, нащупал шубу
овчинную.
– Гриша, спишь, что ли?

– Нет.

Старик на край шубы присел, услыхал Гришка, как руки отцовы дрожью выплясывают
мелкой и безустальной. Сказал Пахомыч глухо:
– Поеду и я с вами… Служить… в большевики…

– Что ты, батя?.. А дома как же? Да и старый ты…
– Ну, что ж как старый? Буду при обозе состоять, а нет – так и в седле могу… А дома
нехай Михайло правит… Чужие мы ему, и земля чужая… Нехай живет, бог ему судья, а
мы пойдем землю-кормилицу отвоевывать!

Разноголосо прогорланили первые петухи. Над Доном за изломистым частоколом леса
заря заполыхала. Несмело и осторожно поползли тающие тени.

Вывел Пахомыч трех лошадей, напоил, потники заботливо разгладил, оседлал. Вместе со