Page 258 - Донские рассказы

– Помоги, за-ради бога!.. Сочтемся…
Двадцать седьмой год Арсению, и силенка имеется. Шесть мешков вынес на пригорок.
Потный, спустился в балку. Присел на арбу, переводя дух.
– Ну как, про мужа не слыхать?

– Какие из-за моря, от Врангеля, вернулись казаки, гутарили, что помер в Туретчине.
– Как же жить думаешь?

– А все так же… Ну, надо ехать, и так припозднилась. Спасибо за помочь, Арсений
Андреевич!

– Из спасиба шубы не выкроишь…
Улыбка примерзла на губах у Арсения; минуту молчал, потом, перегнувшись, левой
рукой крепко захватил голову в белом платке, прижался губами к губам, дрогнувшим и
прохладным, но щеку до стыда, до боли ожгла рука в колючих мозолях, вырвалась Анна,
оправляя скособочившийся платок, захлебнулась плачущим визгом:

– Стыда на тебя нету, паскудник!
– Ну, чего орешь-то? – спросил Арсений, понижая голос.

– Того, что мужняя я! Зазорно! Другую сыщи на это!..

Дернула Анна быков за налыгач, крикнула от дороги – а в голосе слезы:
– Все вы, кобели, одним и дышите!.. Да ну, цоб же, проклятые!..
Сады обневестились, зацвели цветом молочно-розовым, пьяным. В пруду качаловском, в
куге прошлогодней, возле коряг, ржавых и скользких, ночами хмельными – лягушачьи
хороводы, гусиный шепот любовный да туман от воды… И дни погожие, и радость
солнечная у Арсения, председателя качаловского коллектива, оттого, что земля не
захолостеет попусту (трактор есть), – а вот ущемила сердце одна сухота, и житья нету…
На третьи сутки встал раньше кочетов Арсений, вышел к ветряку на прогон и сел возле
скрипучего причала. Пусть назавтра судачат бабы, пусть ребята из коллектива будут
подмигивать на него ехидно и смеяться за глаза и в глаза – лишь бы увидать ее, лишь бы
сказать про то, что с тех пор, как осенью, во время молотьбы, вместе с нею на скирду
вилами бугрили чернобылый ячмень, и работа, и свет белый не милы ему… Издалека
заприметил белую косынку.

– Здравствуй, Анна Сергеевна!
– Здравствуйте, Арсений Андреевич.

– Сказать тебе хочу словцов несколько.
Отвернувшись, завеску сердито скомкала.

– Хучь бы людей-то посовестился!.. Каки-таки разговоры на прогоне?.. Перед бабами
страмотно!..

– Дай сказать-то!
– Некогда: корова в кукурузу зайдет!

– Погоди!.. Просить буду, как смеркнется, приди к ольхам, дело есть…
Голову в плечи вобрала, пошла, не оглядываясь.

…Возле ольх, неотрывно обнявшихся, буйная ежевика кусты треножит, возле ольх по
́
ночам перепелиные точки, и туман по траве кудреватые стежки вывязывает. Ждал
Арсений до темноты, и когда с горы зашуршала глина, осыпаясь под чьими-то
воровскими шагами, почувствовал, как холодеют пальцы и липкой испариной мокнет
лоб.