Page 314 - Донские рассказы

– Спасибо – спасибом, а молотьба придет – на недельку приди, поработаешься.
– Приду.

– То-то, гляди!
В воскресенье, едва засветлел рассвет, под окнами хат и хатенок загремели костыли
квартальных. Яков Алексеевич встретил своего квартального возле крыльца.
– Ты чего спозаранку томашишься?

– Рассвенется, приходи в школу на собрание. – Квартальный развернул кисет и, слюнявя
клочок газеты, невнятно пробурчал: – Статист приехал посевы записывать… Для
налогу… Вот какие дела… Прощевайте!
Пошел к калитке, на ходу чиркая спичкой, громыхая сыромятными чириками. Яков
Алексеевич задумчиво помял бороду и, обращаясь к Максиму, гнавшему быков с
водопоя, крикнул:
– Быков повремени давать Прохору. Нынче утром собрание всчет налога. Статист
приехал. Пойдем обое со Степкой. Он комсомолист, может, ему какая скидка выйдет.
Что же, задарма он, что ли, обувку отцовскую бьет, по клубам шатается.

Максим бросил быков и торопливо подошел к отцу.
– Ты, гляди, на старости лет не сдури… Записывай замест двадцати десятин – шесть либо
семь.

– Нашел, кого учить, – усмехнулся Яков Алексеевич.

За завтраком Яков Алексеевич небывало ласковым голосом сказал Степке:
– С Прохором поедешь за сеном на ночь, а зараз одевай праздничные шаровары и
пойдем на собрание.
Степка промолчал. Позавтракал и, ни о чем не спрашивая, пошел с отцом. В школе
народу – как колосу на десятине в урожайный год. Дошла очередь и до Якова
Алексеевича. Позеленевший от табачного дыма статистик, гладя рыжую бороду,
спросил:

– Сколько десятин посева?
Яков Алексеевич, помолчав, деловито прижмурил глаз.

– Жита две десятины, – на левой его руке палец пригнулся к ладони, – проса одна
десятина, – согнулся другой растопыренный палец, – пшеницы четыре десятины…

Яков Алексеевич придавил третий палец и поднял глаза к потолку, словно что-то про
себя подсчитывая. В толпе кто-то хихикнул; покрывая смех, кто-то густо кашлянул.
– Семь десятин? – спросил статистик, нервно постукивая карандашом.

– Семь, – твердо ответил Яков Алексеевич.
Степка, расчищая локтями дорогу, прорвался к столу.

– Товарищ! – Голос у Степки суховато-хриплый, рвущийся. – Товарищ статист, тут
ошибка… Отец запамятовал…

– Как запамятовал? – бледнея, крикнул Яков Алексеевич.
– …запамятовал еще один клин пшеницы… Всего двадцать десятин посеву.

В толпе глухо загудели, зашушукались. Из задних рядов несколько голосов сразу
крикнули:

– Верна! Правильна! Брешет Яков… у него три раза по семь будет!..