Page 4 - Донские рассказы

захохотал, хлопнул мясистой ладонью по плечу Стрельцова:
– Ох, и горяч ты, агроном Микола! А на горячих знаешь куда ездят? То-то и оно!
Попробуй стукни в райком, так тебе же первому там холку намылят, да еще я
нажалуюсь, что ты подменяешь меня и вмешиваешься в мои административные
функции. Каково?
Неисчерпаемое добродушие покладистого Ивана Степановича всегда разоружало
вспыльчивого Стрельцова. Не принимая шутки, но уже значительно мягче, он сказал:

– Я не вмешиваюсь, а советую… – Но директор прервал его:
– Главное дело – не волнуйся. При твоей тощей комплекции для тебя волноваться вредно.

Однако, увидев, что Стрельцов нахмурился, он оставил шутливый тон и заговорил по-
деловому:

– Черт его знает, может быть, ты и прав. Я подумаю, потолкую с бригадиром, и если уж
так, если на то дело пошло, то в ночь перекинем трактора в «Зарю». Там, безусловно,
можно приступать к пахоте. Но мне-то думалось, что Романенко там сам управится. Надо
ему звякнуть, узнать, приступил он к пахоте или все еще раскачивается. – И, обращаясь
к подошедшему трактористу, укоризненно закачал головой: – Ах, Федор, Федор! Как же
это ты, милок, ухитрился засадить трактор! А еще тоже в танкистах служил, был
отличником боевой подготовки…

Тракторист Федор Белявин неспроста был прозван друзьями «Жуком Чернявиным»:
сапоги, черные ватные брюки и такая же теплушка на широких плечах, черный треух с
черным кожаным верхом, вороная челка, лихо свисающая из-под треуха, и смуглое лицо
в неотмываемой копоти и мазуте – все оправдывало прочно прилипшую к нему кличку.
Насмешливо щурясь, сверкая синими белками глаз и белыми до синевы зубами, он
ответил:
– По твоей милости засадил, Иван Степанович! Говорили тебе все мы – и бригадир, и
агроном, и все трактористы, – что не пойдет трактор, так разве тебя переспоришь? В
одну душу – пробуй, и все. А теперь вот и любуйся на него да помогай выручать. Силенки
у тебя хватит. Ты сам с виду, как «ЧТЗ». Откормился за зиму неплохо!

– Заплакал! – невозмутимо и слегка пренебрежительно сказал директор. – Вот уж ты и
слезу пустил, а девчата считают тебя героем. Напрасно считают, так я думаю… Пойдем-
ка глянем, как ты его загнал.
Они вдвоем направились к трактору. Туда же шел и бригадир еще с двумя
трактористами. Стрельцов нехотя зашагал к вагончику, у которого был привязан
Воронок. Ему не хотелось уезжать из бригады, где было свободней дышать, – на людях и
в работе он легче переносил свалившееся на него горе, но посмотреть на озимые в
окрестных колхозах было необходимо, и он медленно шагал по примятой, жухлой траве,
глядя себе под ноги и тщетно стараясь отогнать вновь вернувшиеся мысли о жене, об ее
отношениях с учителем Овражним, обо всем том, что последнее время лежало у него на
сердце, как постыдная и горькая тяжесть, ни днем, ни ночью не шло с ума и мешало по-
настоящему жить и работать.
– Оставайтесь завтракать с нами, товарищ Стрельцов! Такой кулеш сготовила, какого вам
в жизни не доводилось кушать! – крикнула бригадная стряпуха Марфа, когда понурый,
сгорбленный Стрельцов проходил мимо полевой кухоньки, сложенной неподалеку от
вагончика заботливыми руками какого-то тракториста – умельца по печному делу.
Стрельцов благодарно кивнул ей головой, нехотя улыбнулся:

– Налей, что ли, Марфуша, а то до вечера домой не попаду.
Он присел на нижнюю ступеньку вагончика, принял из рук стряпухи горячую миску с
кашей и только тут вспомнил, что не ел со вчерашнего утра. Но, отхлебнув несколько
ложек вкусной, слегка попахивающей дымком жидкой каши, поставил на землю миску и
– в который уже раз за это утро – снова достал из старенького кожаного портсигара
помятую папироску…