Page 402 - Донские рассказы
P. 402

Бросил машину возле ворот, нового своего сынишку взял на руки, несу в дом. А он как
                обвил мою шею ручонками, так и не оторвался до самого места. Прижался своей щекой
                к моей небритой щеке, как прилип. Так я его и внес. Хозяин и хозяйка в аккурат дома
                были. Вошел я, моргаю им обоими глазами, бодро так говорю: «Вот и нашел я своего
                Ванюшку! Принимайте нас, добрые люди!» Они, оба мои бездетные, сразу сообразили, в
                чем дело, засуетились, забегали. А я никак сына от себя не оторву. Но кое-как уговорил.
                Помыл ему руки с мылом, посадил за стол. Хозяйка щей ему в тарелку налила, да как
                глянула, с какой он жадностью ест, так и залилась слезами. Стоит у печки, плачет себе в
                передник. Ванюшка мой увидал, что она плачет, подбежал к ней, дергает ее за подол и
                говорит: «Тетя, зачем же вы плачете? Папа нашел меня возле чайной, тут всем
                радоваться надо, а вы плачете». А той – подай бог, она еще пуще разливается, прямо-
                таки размокла вся!
                После обеда повел я его в парикмахерскую, постриг, а дома сам искупал в корыте,
                завернул в чистую простыню. Обнял он меня и так на руках моих и уснул. Осторожно
                положил его на кровать, поехал на элеватор, сгрузил хлеб, машину отогнал на стоянку –
                и бегом по магазинам. Купил ему штанишки суконные, рубашонку, сандалии и картуз из
                мочалки. Конечно, все это оказалось и не по росту и качеством никуда не годное. За
                штанишки меня хозяйка даже разругала. «Ты, – говорит, – с ума спятил, в такую жару
                одевать дитя в суконные штаны!» И моментально – швейную машинку на стол, порылась
                в сундуке, а через час моему Ванюшке уже сатиновые трусики были готовы и беленькая
                рубашонка с короткими рукавами. Спать я лег вместе с ним и в первый раз за долгое
                время уснул спокойно. Однако ночью раза четыре вставал. Проснусь, а он у меня под
                мышкой приютится, как воробей под застрехой, тихонько посапывает, и до того мне
                становится радостно на душе, что и словами не скажешь! Норовишь не ворохнуться,
                чтобы не разбудить его, но все-таки не утерпишь, потихоньку встанешь, зажжешь спичку
                и любуешься на него…

                Перед рассветом проснулся, не пойму, с чего мне так душно стало? А это сынок мой
                вылез из простыни и поперек меня улегся, раскинулся и ножонкой горло мне придавил.
                И беспокойно с ним спать, а вот привык, скучно мне без него. Ночью то погладишь его
                сонного, то волосенки на вихрах понюхаешь, и сердце отходит, становится мягче, а то
                ведь оно у меня закаменело от горя…

                Первое время он со мной на машине в рейсы ездил, потом понял я, что так не годится.
                Одному мне что надо? Краюшку хлеба и луковицу с солью, вот и сыт солдат на целый
                день. А с ним – дело другое: то молока ему надо добывать, то яичко сварить, опять же без
                горячего ему никак нельзя. Но дело-то не ждет. Собрался с духом, оставил его на
                попечение хозяйки, так он до вечера слезы точил, а вечером удрал на элеватор
                встречать меня. До поздней ночи ожидал там.
                Трудно мне с ним было на первых порах. Один раз легли спать еще засветло, днем
                наморился я очень, и он – то всегда щебечет, как воробушек, а то что-то примолчался.
                Спрашиваю: «Ты о чем думаешь, сынок?» А он меня спрашивает, сам в потолок смотрит:
                «Папка, ты куда свое кожаное пальто дел?» В жизни у меня никогда не было кожаного
                пальто! Пришлось изворачиваться: «В Воронеже осталось», – говорю ему. «А почему ты
                меня так долго искал?» Отвечаю ему: «Я тебя, сынок, и в Германии искал, и в Польше, и
                всю Белоруссию прошел и проехал, а ты в Урюпинске оказался». – «А Урюпинск – это
                ближе Германии? А до Польши далеко от нашего дома?» Так и болтаем с ним перед
                сном.

                А ты думаешь, браток, про кожаное пальто он зря спросил? Нет, все это неспроста.
                Значит, когда-то отец его настоящий носил такое пальто, вот ему и запомнилось. Ведь
                детская память, как летняя зарница: вспыхнет, накоротке осветит все и потухнет. Так и у
                него память, вроде зарницы, проблесками работает.
                Может, и жили бы мы с ним еще годик в Урюпинске, но в ноябре случился со мной грех:
                ехал по грязи, в одном хуторе машину мою занесло, а тут корова подвернулась, я и сбил
                ее с ног. Ну, известное дело, бабы крик подняли, народ сбежался, и автоинспектор тут
                как тут. Отобрал у меня шоферскую книжку, как я ни просил его смилостивиться.
                Корова поднялась, хвост задрала и пошла скакать по переулкам, а я книжки лишился.
                Зиму проработал плотником, а потом списался с одним приятелем, тоже сослуживцем, –
                он в вашей области, в Кашарском районе, работает шофером, – и тот пригласил меня к
                себе. Пишет, что, мол, поработаешь полгода по плотницкой части, а там в нашей области
   397   398   399   400   401   402   403   404   405   406   407