Page 3 - Собрание рассказов

должен забросить все дела, которые накопились дома, и проработать тут втрое дольше, чем
вы не работали — и все потому, что я простой работящий фермер, который бьется из
последних сил, а не миллионер-колотушковладелец, шут бы их взял, по фамилии Куик или
Букрайт.
И они принялись за работу — колоть чурбаки и щепать из выколков дранку для Талла,
Сноупса и других, которые обещали, что завтра снимут с церкви старую дранку и начнут
набивать новую. Они сидели кружком на земле, поставив выколки между ног, и у Солона с
Гомером работа шла ровно, легко, без натуги, как часы тикают, а папа садил так, словно
каждым ударом убивал мокассиновую змею. Если бы быстроты в его ударах было хоть
вполовину столько, сколько силы, он нащепал бы дранки не меньше Солона с Гомером
вместе взятых: он заносил колотушку над головой и, продержав там порой чуть ли не
минуту, обрушивал на обух тесла так, что не только дранка улетала прочь, но и тесло
втыкалось в землю по проух, а он сидел и выдергивал его, медленно, упрямо, с силой, словно
только и дожидался, чтобы оно попробовало зацепиться за камень или корень.
— Эй-эй, — сказал Солон. — Пожалей себя, а то эти лишние шесть человеко-часов у
тебя завтра уйдут на отдых.
Папа даже головы не поднял.
— Не лезь под руку, — он сказал. И хорошо, что Солон послушался.
Не убери он этого ведерка с водой, папа так бы и разнес его вместе с выколком, а
дранка просвистела мимо ноги Солона, как коса.
— Знаешь, что тебе нужно? — сказал Солон. — Нанять кого-нибудь вместо себя на эти
шесть человеко-часов сверхурочных.
— На какие шиши? — сказал папа. — Я ведь в АОР'е не обучался отлынивать от
работы. Не лезь под руку.
Но на этот раз Солон отошел заранее. А то папе либо самому пришлось бы пересесть,
либо заставить дранку лететь по кривой. Так что она пролетела все же мимо Солона, и папа
принялся выдергивать тесло из земли — медленно, упрямо, с силой.
— А не обязательно за деньги нанимать, — сказал Солон. — Можешь — в обмен на
собаку.
Вот когда папа действительно остановился. Я сам это заметил не сразу, а Солон — еще
позже меня. Папа сидел, занеся колотушку над головой и наставив тесло на выколок, и
глядел на Солона.
— Собаку? — переспросил он.
Это был пес смешанных кровей — кое-что от шотландской овчарки, кое-что от лягавой
и понемногу, наверно, от всех остальных пород, но по лесу умел ходить тише тени и, напав
на беличий след, гавкал раз— если знал, что ты его не видишь, а иначе крался по следу все
равно как человек на цыпочках и голос подавал только тогда, когда след поднимался на
дерево, а ты отстал и потерял его из виду. Хозяевами пса были папа и Верной Талл, на пару.
Уил Варнер отдал его Таллу щенком, а папа его вырастил за половинную долю; мы с папой
натаскивали его, спал он со мной в постели, пока не вырос такой, что мать выставила его на
двор, и вот уже полгода Солон пытался его купить. У Талла он сторговал его половину за два
доллара, а с папой, за нашу половину, они разошлись в цене на шесть: папа сказал, что пес
стоит никак не меньше десяти, и если Талл не хочет выручить свою законную половину, то
папа сам выручит ее для него.
— Вот оно что, — сказал папа. — Тут, значит, вовсе не человеко-часы. Тут —
собако-часы.
— Это просто для примера, — сказал Солон. — Просто по-дружески хочу тебя
выручить, чтоб завтра утром эта приблудная дранка не отвлекла тебя на шесть часов от
личных дел. Ты мне продашь свою половину вашего уродистого блоходава, а я за тебя
развяжусь с дранкой.
— Включая, само собой, шесть известных тебе единиц под названием доллар.
— Нет, нет, сказал Солон. — Я дам тебе за твою половину собаки те же два доллара,