Page 6 - Собрание рассказов

упоминании о ломике. Поэтому папа сходил к Армстиду, одолжил у него ломик, вернулся,
мы поужинали и заправили фонарь, а мама все допытывалась, что это у нас за дела такие,
которые не могут потерпеть до завтра.
Она еще говорила, когда мы ушли — и даже когда выходили за ворота; а мы вернулись
к церкви, пешком на этот раз, с ломиком, веревкой, молотком и фонарем, еще не зажженным.
Вечером, когда мы проходили мимо церкви по дороге домой, Сноупс с Уитфилдом сгружал
со своей телеги лестницу, так что нам надо было только приставить ее к церкви. Потом папа
влез с фонарем на крышу и стал снимать в одном месте дранку, чтобы повесить фонарь
внутри, под обрешеткой, откуда он мог светить сквозь щели в досках, оставаясь не видимым
для всех, кроме случайного прохожего на дороге, — хотя слышала нас в это время, наверное,
вся округа. Потом влез я с веревкой, папа обвел ее под обрешеткой вокруг стропила,
концами обвязал меня и себя вокруг пояса и мы взялись. Мы поднажали. Дранка у нас
посыпалась дождем — я работал молотком-гвоздодером, а папа — ломиком, поддевая им
сразу большой кусок обшивки и выворачивая так, что казалось, дерни он еще разок или
застрянь ломик покрепче — вся крыша встанет торчком, как крыша ларя на петлях.
Так оно в конце концов и вышло. Он поддел, а ломик засел крепко. Не под дранку на
этот раз, а сразу под несколько решетин — и, откинувшись всем телом, папа выворотил
целый кусок крыши вокруг фонаря — как сдираешь обвертку с молодого кукурузного
початка. Фонарь висел на гвозде. Но гвоздя папа даже не задел: он просто стащил с него
доску, так что мне показалось, будто я целую минуту смотрел, как ломик и голый гвоздь,
еще продетый в ушко фонаря, висят в пустоте среди роя вспорхнувших дранок, и только
потом все это посыпалось в церковь. Фонарь ударился об пол и подскочил. Потом еще раз
ударился об пол, и тут всю церковь затопило желтым прыгучим огнем, а мы с папой
болтались над ним на двух веревках.
Не знаю, что стало с веревкой и как мы от нее отцепились. Не помню, как стал слезать.
Помню только, папа кричит за спиной и толкает меня, наверно, до половины лестницы, а
оттуда, сгребя за комбинезон, сбрасывает — и вот мы уже на земле и бежим к бочке с водой.
Она стояла под водосточным желобом, сбоку, и там уже был Армстид: с час назад он
зачем-то вышел на участок, увидел фонарь на крыше церкви, и это засело у него в голове, так
что в конце концов он пошел посмотреть, в чем дело, и подоспел как раз вовремя, чтобы
стоять и перекрикиваться с папой поверх бочки. И все же думаю, мы могли бы еще
потушить. Папа повернулся, присел, взвалил на плечо эту бочку, почти полную воды, встал с
ней, бросился бегом за угол, на церковные ступеньки, споткнулся о верхнюю ступеньку,
полетел вниз, бочка грохнулась на него, и он затих, как оглушенная рыба.
Так что сперва пришлось оттащить его — а тут уж и мать появилась и сразу за ней —
жена Армстида, мы с Армстидом побежали с двумя пожарными ведрами к роднику, а когда
вернулись, там уже было полно народу — и Уитфилд тоже — с ведрами, и мы сделали все,
что могли, но родник был в двухстах ярдах, и десять ведер вычерпали его до дна, а снова он
наполнился только через пять минут, так что в конце концов мы все собрались вокруг того
места, где опять очнулся папа с большой ссадинои на голове, и просто смотрели, как она
догорает. Церковь была старая, сухая и вся завалена цветными таблицами, скопившимися у
Уитфилда за пятьдесят с лишним лет — среди них как раз и взорвался наш фонарь. Там на
особом гвозде висела старая хламида, в которой он крестил детей. Я всегда ее разглядывал
во время службы и воскресной школы, и случалось, мы с ребятами нарочно проходили мимо
церкви, чтобы поглядеть на нее в щелку: для десятилетнего мальчика она была не просто
облачением и даже не броней, а самим могучим, старым архангелом Михаилом: она так
долго тягалась, билась, воевала с грехом, что теперь, наверно, не меньше самого архангела
презирала людскую тварь, всегда возвращающуюся к греху, как псы и свиньи.
Она долго не загоралась — даже когда все вокруг полыхало. Мы следили за ней: она
висела одна среди пламени, но не так, как будто слишком часто имела дело с водой, чтобы
легко сгореть, а так, будто после этой долгой тяжбы и войны с сатаной и всеми силами ада ей
нипочем был какой-то пожар, учиненный Ресом Гриером, пытавшимся обмануть Солона