Page 5 - Собрание рассказов

— И за два доллара, — сказал папа. — Как Таллу. Я тебе продаю полсобаки за два
доллара, а ты приходишь завтра щепать дранку. Два доллара даешь сейчас, а утром я
прихожу сюда с собакой, и ты мне показываешь расписку Талла касательно его половины.
— Мы с Таллом уже сговорились.
— Тем лучше, — сказал папа. — Значит отдашь ему два доллара и получишь расписку
без всякой канители.
— Талл придет завтра к церкви сдирать старую кровлю, — сказал Солон.
— Тем лучше, — сказал папа. — Тогда — вообще никакой канители с распиской. По
дороге сюда остановишься у церкви. Талл ведь — не Гриер. Ему не надо ходить гвоздодер
одалживать.
Солон вытащил кошелек, отсчитал папе два доллара, и они принялись за работу. И
теперь было похоже, что они действительно хотят разделаться сегодня — не только Солон,
но и Гомер, которому это было вроде бы ни к чему, и, главное, — папа, хотя он вообще отдал
свою половину собаки, чтобы избавиться от работы, которую Солон посулил ему на завтра.
Я уже не старался угнаться за ними; я просто складывал дранку.
Наконец, Солон положил тесло и колотушку.
— Ну, друзья, — сказал он, — не знаю, как вы, а я полагаю, шабаш.
— Тем лучше, — сказал папа. — Тебе ведь решать, потому что сколько этих
мозоле-часов по-твоему не хватает, столько и придется завтра на твою долю.
— Что да, то да, — сказал Солон. — А раз я жертвую церкви полтора дня вместо
одного, как хотел сначала, думаю, мне не мешало бы пойти домой, заняться немного своими
делами. — Он подобрал колотушку, тесло и топор, отошел к грузовику и встал, дожидаясь
Гомера.
— Буду здесь утром с собакой, — сказал папа.
— А… конечно, — сказал Солон так, словно он совсем забыл про собаку или потерял к
ней всякий интерес. Но продолжал стоять и, наверное, секунду спокойно и внимательно
глядел на папу. — И с купчей на таллову половину. Как ты сказал? — с ней никакой
канители не будет. — Они с Гомером влезли в машину и Солон завел мотор. Трудно сказать,
что тут было. Как будто он нарочно торопился, чтобы папе не пришлось придумывать
предлог или отговорку для того, чтобы сделать что-то или не сделать. — Молния потому,
между прочим, называется молнией, что ей не надо два раза бить в одно место — это я
всегда понимал. И если, скажем, в человека ударила молния, то такая оплошность может
случиться с каждым. А моя оплошность, думается, в том, что тучку-то я видел, да не
распознал ее вовремя. До свидания.
— С собакой, — сказал папа.
— Конечно, — сказал Солон, — и опять так, будто совсем о ней запамятовал. — С
собакой.
И они с Гомером уехали. Тогда папа встал.
— Что же это? — я сказал. — Что же это? Променял свою половину собаки на полдня
завтрашней работы. Что же теперь будет?
— Правильно, — сказал папа. — Только до этого я выменял у Талла его половину
собаки на полдня его работы — сдирать старую кровлю. Но до завтра мы ждать не будем.
Мы сдерем ее нынче ночью, и постараемся без лишнего шума. Я хочу, чтобы завтра на мне
ничего не висело, хочу спокойно посмотреть, как господин Солоно-час Куик попробует
получить расписку на два доллара или, там, на десять, и другую половину собаки. И мы
сделаем это сегодня. Мне этого мало — если он завтра утром узнает, что опоздал. Пусть он
узнает, что опоздал уже тогда, когда спать ложился.
Мы вернулись домой, я накормил и подоил корову, а папа пошел к Килигрю отдавать
тесло с колотушкой и одалживать ломик. И уж не знаю, какая нелегкая его туда занесла и
зачем он ему там понадобился — но старика Килигрю угораздило уронить ломик с лодки в
сорокафутовый омут. И папа сказал, что чуть было не пошел за ломиком к Солону, просто в
интересах высшей справедливости — только Солон почуял бы подвох при одном