Page 113 - Глазами клоуна

были любимые присловья: «Раз человек поет, он еще жив» и «Если хочешь есть, еще не все
потеряно». Я пел, и мне хотелось есть. Я никак не мог себе представить, что Мария будет
вести оседлый образ жизни: мы с ней кочевали из города в город, из гостиницы в гостиницу,
и, если задерживались на несколько дней, она говорила:
— Пустые чемоданы смотрят на меня, как разинутые пасти, которые надо поскорее
заткнуть.
И мы затыкали нашим чемоданам пасти, а если мне приходилось прожить где-нибудь
несколько недель, Мария слонялась по улицам, словно по раскопкам мертвого города. Кино,
церкви, вечерние газеты, рич-рач... Неужели она действительно хочет присутствовать на
высокоторжественной церемонии посвящения Цюпфнера в мальтийские рыцари, неужели
хочет стоять рядом с канцлером и промышленными магнатами, а потом дома выводить
утюгом пятна воска на орденском одеянии Цюпфнера? Конечно, Мария, о вкусах не спорят,
но ведь это не твой вкус. Уж лучше вверить свою судьбу клоуну-безбожнику, который
вовремя разбудит тебя, чтобы ты не опоздала на мессу, а в случае необходимости посадит на
такси. Мое голубое трико тебе никогда не придется чистить.

24

Зазвонил телефон, и в первую секунду я никак не мог собраться с мыслями. Все мое
внимание было приковано к тому, чтобы не пропустить звонка Лео в парадном и тут же
открыть ему дверь. Я отложил гитару в сторону, уставился на трещавший телефонный
аппарат и только потом снял трубку.
— Алло.
— Ганс? — спросил Лео.
— Да, — ответил я, — как хорошо, что ты придешь.
Лео помолчал немного, слегка откашлялся. Я не сразу узнал его голос.
— У меня есть для тебя деньги, — сказал он.
Слово деньги звучало в его устах как-то странно. У Лео вообще странные
представления о деньгах. Он человек почти без всяких потребностей; не курит, не пьет, не
читает вечерних газет, а в кино идет только тогда» когда по крайней мере пять его знакомых,
которым он безусловно доверяет, сказали, что картину стоит посмотреть — происходит это
не чаще, чем раз в два-три года. Лео предпочитает ходить пешком, а не ездить на трамваях.
Он сказал «деньги», и я сразу пал духом. Если бы он сказал немного денег, я бы знал точно,
что дело идет о двух-трех марках. Подавив свою тревогу, хрипло спросил:
— Сколько?
— О, — ответил он, — шесть марок семьдесят пфеннигов.
Для него это была куча денег; мне кажется, ему хватило бы их для удовлетворения
того, что мы называем личными потребностями, года на два: изредка — перронный билет,
пакетик мятных леденцов; десять пфеннигов нищему; Лео не нуждался даже в спичках и,
если он покупал коробок, чтобы при случае дать прикурить кому-нибудь из вышестоящих,
ему хватало этого коробка на год, и потом, сколько бы он ни таскал его в кармане, коробок
казался совсем новеньким. Конечно, и ему не обойтись без парикмахерской, но деньги на
стрижку он наверняка берет со своего «текущего счета на время учебы», который открыл для
него отец. Раньше он покупал иногда билеты в концерты, хотя мать большей частью
снабжала его контрамарками. Богачи получают куда больше подарков, чем бедняки, и, даже
когда они покупают, все обходится им дешевле; у матери есть целый список оптовых
торговцев; я бы не удивился, если бы мне сказали, что даже почтовые марки мать
приобретает со скидкой. Шесть марок семьдесят пфеннигов для Лео — солидная сумма. Для
меня в данную минуту тоже... Но Лео еще, вероятно, не знал, что я, как говорили у нас дома,
«в данный момент лишился источников существования».
— Хорошо, Лео, большое спасибо, — сказал я, — когда пойдешь ко мне, захвати пачку
сигарет. — Я опять услышал его покашливание, он не ответил, и я продолжал: — Ты