Page 2 - Гранатовый браслет

больше веселил ее.
Она была одна во всем доме. Ее холостой брат Николай, товарищ прокурора, живший
обыкновенно вместе с ними, также уехал в город, в суд. К обеду муж обещал привезти
немногих и только самых близких знакомых. Хорошо выходило, что именины совпали с
дачным временем. В городе пришлось бы тратиться на большой парадный обед, пожалуй
даже на бал, а здесь, на даче, можно было обойтись самыми небольшими расходами. Князь
Шеин, несмотря на свое видное положение в обществе, а может быть, и благодаря ему, едва
сводил концы с концами. Огромное родовое имение было почти совсем расстроено его
предками, а жить приходилось выше средств: делать приемы, благотворить, хорошо
одеваться, держать лошадей и т. д. Княгиня Вера, у которой прежняя страстная любовь к
мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы, всеми силами
старалась помочь князю удержаться от полного разорения. Она во многом, незаметно для
него, отказывала себе и, насколько возможно, экономила в домашнем хозяйстве.
Теперь она ходила по саду и осторожно срезала ножницами цветы к обеденному столу.
Клумбы опустели и имели беспорядочный вид. Доцветали разноцветные махровые гвоздики,
а также левкой — наполовину в цветах, а наполовину в тонких зеленых стручьях, пахнувших
капустой, розовые кусты еще давали — в третий раз за это лето — бутоны и розы, но уже
измельчавшие, редкие, точно выродившиеся. Зато пышно цвели своей холодной,
высокомерной красотою георгины, пионы и астры, распространяя в чутком воздухе осенний,
травянистый, грустный запах. Остальные цветы после своей роскошной любви и
чрезмерного обильного летнего материнства тихо осыпали на землю бесчисленные семена
будущей жизни.
Близко на шоссе послышались знакомые звуки автомобильного трехтонного рожка.
Это подъезжала сестра княгини Веры — Анна Николаевна Фриессе, с утра обещавшая по
телефону приехать помочь сестре принимать гостей и по хозяйству.
Тонкий слух не обманул Веру. Она пошла навстречу. Через несколько минут у дачных
ворот круто остановился изящный автомобиль-карета, и шофер, ловко спрыгнув с сиденья,
распахнул дверцу.
Сестры радостно поцеловались. Они с самого раннего детства были привязаны друг к
другу теплой и заботливой дружбой. По внешности они до странного не были схожи между
собою. Старшая, Вера, пошла в мать, красавицу англичанку, своей высокой гибкой фигурой,
нежным, но холодным и гордым лицом, прекрасными, хотя довольно большими руками и
той очаровательной покатостью плеч, какую можно видеть на старинных миниатюрах.
Младшая — Анна, — наоборот, унаследовала монгольскую кровь отца, татарского князя, дед
которого крестился только в начале XIX столетия и древний род которого восходил до
самого Тамерлана, или Ланг-Темира, как с гордостью называл ее отец, по-татарски, этого
великого кровопийцу. Она была на полголовы ниже сестры, несколько широкая в плечах,
живая и легкомысленная, насмешница. Лицо ее сильно монгольского типа с довольно
заметными скулами, с узенькими глазами, которые она к тому же по близорукости щурила, с
надменным выражением в маленьком, чувственном рте, особенно в слегка выдвинутой
вперед полной нижней губе, — лицо это, однако, пленяло какой-то неуловимой и
непонятной прелестью, которая заключалась, может быть, в улыбке, может быть, в глубокой
женственности всех черт, может быть, в пикантной, задорно-кокетливой мимике. Ее
грациозная некрасивость возбуждала и привлекала внимание мужчин гораздо чаще и
сильнее, чем аристократическая красота ее сестры.
Она была замужем за очень богатым и очень глупым человеком, который ровно ничего
не делал, но числился при каком-то благотворительном учреждении и имел звание
камер-юнкера. Мужа она терпеть не могла, но родила от него двух детей — мальчика и
девочку; больше она решила не иметь детей и не имела. Что касается Веры — та жадно
хотела детей и даже, ей казалось, чем больше, тем лучше, но почему-то они у нее не
рождались, и она болезненно и пылко обожала хорошеньких малокровных детей младшей
сестры, всегда приличных и послушных, с бледными мучнистыми лицами и с завитыми