Page 3 - Гранатовый браслет

льняными кукольными волосами.
Анна вся состояла из веселой безалаберности и милых, иногда странных противоречий.
Она охотно предавалась самому рискованному флирту во всех столицах и на всех курортах
Европы, но никогда не изменяла мужу, которого, однако, презрительно высмеивала и в глаза
и за глаза; была расточительна, страшно любила азартные игры, танцы, сильные
впечатления, острые зрелища, посещала за границей сомнительные кафе, но в то же время
отличалась щедрой добротой и глубокой, искренней набожностью, которая заставила ее даже
принять тайно католичество. У нее были редкой красоты спина, грудь и плечи. Отправляясь
на большие балы, она обнажалась гораздо больше пределов, дозволяемых приличием и
модой, но говорили, что под низким декольте у нее всегда была надета власяница.
Вера же была строго проста, со всеми холодно и немного свысока любезна, независима
и царственно спокойна.

III

— Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! — говорила Анна, идя быстрыми и
мелкими шагами рядом с сестрой по дорожке. — Если можно, посидим немного на
скамеечке над обрывом. Я так давно не видела моря. И какой чудный воздух: дышишь — и
сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре, прошлым летом я сделала изумительное открытие.
Знаешь, чем пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе — резедой.
Вера ласково усмехнулась:
— Ты фантазерка.
— Нет, нет. Я помню также раз, надо мной все смеялись, когда я сказала, что в лунном
свете есть какой-то розовый оттенок. А на днях художник Борицкий — вот тот, что пишет
мой портрет, — согласился, что я была права и что художники об этом давно знают.
— Художник — твое новое увлечение?
— Ты всегда придумаешь! — засмеялась Анна и, быстро подойдя к самому краю
обрыва, отвесной стеной падавшего глубоко в море, заглянула вниз и вдруг вскрикнула в
ужасе и отшатнулась назад с побледневшим лицом.
— У, как высоко! — произнесла она ослабевшим и вздрагивающим голосом. — Когда я
гляжу с такой высоты, у меня всегда как-то сладко и противно щекочет в груди… и пальцы
на ногах щемит… И все-таки тянет, тянет…
Она хотела еще раз нагнуться над обрывом, но сестра остановила ее.
— Анна, дорогая моя, ради бога! У меня у самой голова кружится, когда ты так
делаешь. Прошу тебя, сядь.
— Ну хорошо, хорошо, села… Но ты только посмотри, какая красота, какая радость —
просто глаз не насытится. Если бы ты знала, как я благодарна богу за все чудеса, которые он
для нас сделал!
Обе на минутку задумались. Глубоко-глубоко под ними покоилось море. Со скамейки
не было видно берега, и оттого ощущение бесконечности и величия морского простора еще
больше усиливалось. Вода была ласково-спокойна и весело-синя, светлея лишь косыми
гладкими полосами в местах течения и переходя в густо-синий глубокий цвет на горизонте.
Рыбачьи лодки, с трудом отмечаемые глазом — такими они казались маленькими, —
неподвижно дремали в морской глади, недалеко от берега. А дальше точно стояло в воздухе,
не подвигаясь вперед, трехмачтовое судно, все сверху донизу одетое однообразными,
выпуклыми от ветра, белыми стройными парусами.
— Я тебя понимаю, — задумчиво сказала старшая сестра, — но у меня как-то не так,
как у тебя. Когда я в первый раз вижу море после большого времени, оно меня и волнует, и
радует, и поражает. Как будто я в первый раз вижу огромное, торжественное чудо. Но потом,
когда привыкну к нему, оно начинает меня давить своей плоской пустотой… Я скучаю,
глядя на него, и уж стараюсь больше не смотреть. Надоедает.
Анна улыбнулась.