Page 120 - Колымские рассказы
P. 120

— Воронов! Воронов! — надрывался нарядчик. — Воронов! Здесь ведь, сука!.. — И
                нарядчик злобно швырнул тоненькую желтую папку „дела“ на бочку и придавил „дело“
                ногой.
                И тогда Андреев все понял сразу. Это был грозовой молнийный свет, указавший дорогу к
                спасению. И сейчас же, разгорячившись от волнения, он осмелел и двинулся вперед, к
                нарядчику. Тот называл фамилию за фамилией, люди уходили со двора один за другим.
                Но толпа была еще велика. Вот сейчас, сейчас…

                — Андреев! — крикнул нарядчик.
                Андреев молчал, разглядывая бритые щеки нарядчика. После созерцания щек взгляд его
                перешел на папки „дел“. Их было совсем немного.
                „Последняя машина“, — подумал Андреев.

                Нарядчик подержал андреевскую папку в руке и, не повторяя вызова, отложил в
                сторону, на бочку.

                — Сычев! Обзывайся — имя и отчество!
                — Владимир Иванович, — ответил по всем правилам какой-то пожилой арестант и
                растолкал толпу.
                — Статья? Срок? Выходи!
                Еще несколько человек откликнулись на вызов, ушли. И за ними ушел нарядчик.
                Заключенных вернули в секцию.
                Кашель, топот, выкрики сгладились, растворились в многоголосом говоре сотен людей.

                Андреев хотел жить. Две простые цели поставил он перед собой и положил добиваться
                их. Было необыкновенно ясно, что здесь надо продержаться как можно дольше, до
                последнего дня. Постараться не делать ошибок, держать себя в руках… Золото — смерть.
                Никто лучше Андреева в этой транзитке не знает этого. Надо во что бы то ни стало
                избежать тайги, золотых забоев. Как этого может добиться он, бесправный раб Андреев?
                А вот как. Тайга за время карантина обезлюдела — холод, голод, тяжелая многочасовая
                работа и бессонница лишили тайгу людей. Значит, в первую очередь из карантина будут
                отправлять машины в „золотые“ управления, и только тогда, когда заказ приисков на
                людей („Пришлите две сотни деревьев“, как пишут в служебных телеграммах) будет
                выполнен, — только тогда будут отправлять не в тайгу, не на золото. А куда — это
                Андрееву все равно. Лишь бы не на золото.
                Обо всем этом Андреев не сказал никому ни слова. Ни с кем он не советовался, ни с
                Огневым, ни с Парфентьевым, приисковым товарищем, ни с одним из этой тысячи
                людей, что лежали с ним вместе на нарах. Ибо он знал: каждый, кому он расскажет свой
                план, выдаст его начальству — за похвалу, за махорочный окурок, просто так…

                Он знал, что такое тяжесть тайны, секрет, и мог его сберечь. Только в этом случае он не
                боялся. Одному было легче, вдвое, втрое, вчетверо легче проскочить сквозь зубья
                машины. Его игра была его игрой — этому тоже он был хорошо выучен на прииске.

                Много дней Андреев не отзывался. Как только карантин кончился, заключенных стали
                гонять на работы, и на выходе надо было словчить так, чтобы не попасть в большие
                партии — тех водили обычно на земляные работы с ломом, кайлом и лопатой; в
                маленьких же партиях по два-три человека была всегда надежда заработать лишний
                кусок хлеба или даже сахару — более полутора лет Андреев не видел сахару. Этот расчет
                был немудрен и совершенно правилен. Все эти работы были, конечно, незаконными:
                заключенных числили на этапе, и находилось много желающих пользоваться
                бесплатным трудом. Те, кто попадал на земляные работы, ходили туда из расчета где-
                либо выпросить табаку, хлеба. Это удавалось, даже у прохожих. Андреев ходил в
                овощехранилище, где вволю ел свеклу и морковь, и приносил „домой“ несколько сырых
                картофелин, которые жарил в золе печи и полусырыми вытаскивал и съедал, — жизнь
                здешняя требовала, чтоб все пищевые отправления производились быстро, — слишком
                много было голодных вокруг.
   115   116   117   118   119   120   121   122   123   124   125