Page 87 - Колымские рассказы

Вечером следующего дня, уже после поверки, меня вызвали к зубному врачу. Я пошел,
думая, что это какая-то ошибка, но в коридоре увидел знакомый черный полушубок
Андрея Михайловича. Мы обнялись.
Еще через сутки меня вызвали — четырех больных из лагеря повели, повезли в
больницу. Двое лежали, обнявшись, на санях-розвальнях, двое шли за санями. Андрей
Михайлович не успел меня предупредить о диагнозе — я не знал, чем я болен. Мои
болезни — дистрофия, пеллагра, цинга — еще не подросли до необходимости в
госпитализации лагерной. Я знал, что ложусь в хирургическое отделение. Андрей
Михайлович работал там, но какое хирургическое заболевание мог я предъявить —
грыжи у меня не было. Остеомиелит четырех пальцев ноги после отморожения — это
мучительно, но вовсе не достаточно для госпитализации. Я был уверен, что Андрей
Михайлович сумеет меня предупредить, встретит где-нибудь.

Лошади подъехали к больнице, санитары втащили лежачих, а мы — я и новый товарищ
мой — разделись на лавочке и стали мыться. На каждого давался таз теплой воды.

В ванную вошел пожилой врач в белом халате и, смотря поверх очков, оглядел нас обоих.
— Ты с чем? — спросил он, тронув пальцем плечо моего товарища.
Тот повернулся и выразительно показал на огромную паховую грыжу.

Я ждал того же вопроса, решив пожаловаться на боли в животе.

Но пожилой врач равнодушно взглянул на меня и вышел.
— Кто это? — спросил я.

— Николай Иванович, главный хирург здешний. Заведующий отделением.
Санитар выдал нам белье.

— Куда тебя? — Это относилось ко мне.
— А черт его знает! — У меня отлегло от сердца, и я уже не боялся.

— Ну, чем ты болен в натуре, скажи?
— Живот у меня болит.

— Аппендицит, наверно, — сказал бывалый санитар.
Андрея Михайловича я увидел только на другой день. Главный хирург был им
предупрежден о моей госпитализации с под острым аппендицитом. Вечером того же дня
Андрей Михайлович рассказал мне свою невеселую историю.

Он заболел туберкулезом. Рентгеновские снимки и лабораторные анализы были
угрожающими. Районная больница ходатайствовала о вывозе заключенного Андрея
Михайловича на материк для лечения. Андрей Михайлович был уже на пароходе, когда
кто-то донес начальнику санотдела Черпакову, что болезнь Андрея Михайловича —
ложная, мнимая, „туфта“, по-лагерному.

А может быть, и не доносил никто — майор Черпаков был достойным сыном своего века
подозрений, недоверия и бдительности.
Майор разгневался, распорядился снять Андрея Михайловича с парохода и заслать его в
самую глушь — далеко от того управления, где мы повстречались. И Андрей Михайлович
уже сделал тысячекилометровое путешествие по морозу. Но в дальнем управлении
выяснилось, что там нет ни одного врача, который мог бы накладывать искусственный
пневмоторакс. Вдувания уже делали Андрею Михайловичу несколько раз, но лихой
майор объявил пневмоторакс обманом и жульничеством.

Андрею Михайловичу становилось все хуже и хуже, и он был чуть жив, пока удалось
добиться у Черпакова разрешения на отправку Андрея Михайловича в Западное
управление — ближайшее, где врачи умели накладывать пневмоторакс.