Page 66 - Один день Ивана Денисовича

– Тьфу, проклятые! – выругался Шухов. Но не очень он сердился, потому что не заснул
еще.

Цезарь высунул руку наверх и положил ему два печенья, два кусочка сахару и один
круглый ломтик колбасы.

– Спасибо, Цезарь Маркович, – нагнулся Шухов вниз, в проход. – А ну-ка, мешочек ваш
дайте мне наверх под голову для безопаски. (Сверху на ходу не стяпнешь так быстро, да
и кто у Шухова искать станет?)

Цезарь передал Шухову наверх свой белый завязанный мешок. Шухов подвалил его под
матрас и еще ждал, пока выгонят больше, чтобы в коридоре на полу босиком меньше
стоять.
Но надзиратель оскалился:

– А ну, там! в углу!
И Шухов мягко спрыгнул босиком на пол (уж так хорошо его валенки с портянками на
печке стояли – жалко было их снимать!). Сколько он тапочек перешил – все другим, себе
не оставил. Да он привычен, дело недолгое.

Тапочки тоже отбирают, у кого найдут днем.
И какие бригады валенки сдали на сушку – тоже теперь хорошо, кто в тапочках, а то в
портянках одних подвязанных или босиком.

– Ну! ну! – рычал надзиратель.
– Вам дрына, падлы? – старший барака тут же.

Выперли всех в ту половину барака, последних – в коридор. Шухов тут и стал у стеночки,
около парашной. Под ногами его пол был мокроват, и ледяно тянуло низом из сеней.

Выгнали всех – и еще раз пошел надзиратель и старший барака смотреть – не спрятался
ли кто, не приткнулся ли кто в затемке и спит. Потому что недосчитаешь – беда, и
пересчитаешь – беда, опять перепроверка. Обошли, обошли, вернулись к дверям.
– Первый, второй, третий, четвертый… – уж теперь быстро по одному запускают.
Восемнадцатым и Шухов втиснулся. Да бегом к своей вагонке, да на подпорочку ногу
закинул – шасть! – и уж наверху.
Ладно. Ноги опять в рукав телогрейки, сверху одеяло, сверху бушлат, спим! Будут теперь
всю ту вторую половину барака в нашу половину перепускать, да нам-то горюшка нет.
Цезарь вернулся. Спустил ему Шухов мешок.

Алешка вернулся. Неумелец он, всем угождает, а заработать не может.
– На, Алешка! – и печенье одно ему отдал. Улыбится Алешка.

– Спасибо! У вас у самих нет!
– Е-ешь!

У нас нет, так мы всегда заработаем.
А сам колбасы кусочек – в рот! Зубами ее! Зубами! Дух мясной! И сок мясной,
настоящий. Туда, в живот, пошел.
И – нету колбасы.

Остальное, рассудил Шухов, перед разводом.
И укрылся с головой одеяльцем, тонким, немытеньким, уже не прислушиваясь, как меж
вагонок набилось из той половины зэков: ждут, когда их половину проверят.