Page 65 - Один день Ивана Денисовича

– Иван Денисыч! Молиться не о том надо, чтобы посылку прислали или чтоб лишняя
порция баланды. Что высоко у людей, то мерзость перед Богом! Молиться надо о
духовном: чтоб Господь с нашего сердца накипь злую снимал…
– Вот слушай лучше. У нас в поломенской церкви поп…

– О попе твоем – не надо! – Алешка просит, даже лоб от боли переказился.
– Нет, ты все ж послушай. – Шухов на локте поднялся. – В Поломне, приходе нашем,
богаче попа нет человека. Вот, скажем, зовут крышу крыть, так с людей по тридцать
пять рублей в день берем, а с попа – сто. И хоть бы крякнул. Он, поп поломенский, трем
бабам в три города алименты платит, а с четвертой семьей живет. И архиерей областной
у него на крючке, лапу жирную наш поп архиерею дает. И всех других попов, сколько их
присылали, выживает, ни с кем делиться не хочет…
– Зачем ты мне о попе? Православная церковь от евангелия отошла. Их не сажают или
пять лет дают, потому что вера у них не твердая.
Шухов спокойно смотрел, куря, на Алешкино волнение.

– Алеша, – отвел он руку его, надымив баптисту и в лицо. Я ж не против Бога,
понимаешь. В Бога я охотно верю. Только вот не верю я в рай и в ад. Зачем вы нас за
дурачков считаете, рай и ад нам сулите? Вот что мне не нравится.
Лег Шухов опять на спину, пепел за головой осторожно сбрасывает меж вагонкой и
окном, так чтоб кавторанговы вещи не прожечь. Раздумался, не слышит, чего там
Алешка лопочет.
– В общем, – решил он, – сколько ни молись, а сроку не скинут. Так от звонка до звонка и
досидишь.
– А об этом и молиться не надо! – ужаснулся Алешка. – Что тебе воля? На воле твоя
последняя вера терниями заглохнет! Ты радуйся, что ты в тюрьме! Здесь тебе есть время
о душе подумать! Апостол Павел вот как говорил: «Что вы плачете и сокрушаете сердце
мое? Я не только хочу быть узником, но готов умереть за имя Господа Иисуса!»

Шухов молча смотрел в потолок. Уж сам он не знал, хотел он воли или нет. Поначалу-то
очень хотел и каждый вечер считал, сколько дней от сроку прошло, сколько осталось. А
потом надоело. А потом проясняться стало, что домой таких не пускают, гонят в ссылку.
И где ему будет житуха лучше – тут ли, там – неведомо.

Только б то и хотелось ему у Бога попросить, чтобы – домой.
А домой не пустят…

Не врет Алешка, и по его голосу и по глазам его видать, что радый он в тюрьме сидеть.
– Вишь, Алешка, – Шухов ему разъяснил, – у тебя как-то ладно получается: Христос тебе
сидеть велел, за Христа ты и сел. А я за что сел? За то, что в сорок первом к войне не
приготовились, за это? А я при чем?
– Что-то второй проверки нет… – Кильдигс со своей койки заворчал.

– Да-а! – отозвался Шухов. – Это нужно в трубе угольком записать, что второй проверки
нет. – И зевнул: – Спать, наверно.

И тут же в утихающем усмиренном бараке услышали грохот болта на внешней двери.
Вбежали из коридора двое, кто валенки относил, и кричат:

– Вторая проверка!
Тут и надзиратель им вслед:

– Выходи на ту половину!
А уж кто и спал! Заворчали, задвигались, в валенки ноги суют (в кальсонах редко кто, в
брюках ватных так и спят – без них под одеяльцем не улежишь, скоченеешь).