Page 61 - Один день Ивана Денисовича

– У меня – малограмотные, дело нелегкое. (Это про Цезаря он и про кавторанга. Ну, и
молодец бригадир, никогда за словом не запнется). Ручек нет, чернила нет.

– Надо иметь.
– Отбирают!

– Ну, смотри, бригадир, много будешь говорить – и тебя посажу! -незло пообещал
Курносенький. – Чтоб утром завтра до развода объяснительные были в надзирательской!
И указать, что недозволенные вещи все сданы в каптерку личных вещей. Понятно?

– Понятно.

(«Пронесло кавторанга!» – Шухов подумал. А сам кавторанг и не слышит ничего, над
колбасой там заливается.)

– Теперь та-ак, – надзиратель сказал. – Ще – триста одиннадцать -есть у тебя такой?
– Надо по списку смотреть, – темнит бригадир. – Рази ж их запомнишь, номера собачьи?
(Тянет бригадир, хочет Буйновского хоть на ночь спасти, до проверки дотянуть.)

– Буйновский – есть?
– А? Я! – отозвался кавторанг из-под шуховской койки, иэ укрыва.

Так вот быстрая вошка всегда первая на гребешок попадает.
– Ты? Ну, правильно, Ще – триста одиннадцать. Собирайся.

– Ку-да?
– Сам знаешь.

Только вздохнул капитан да крякнул. Должно быть, темной ночью в море бурное легче
ему было эскадру миноносцев выводить, чем сейчас от дружеской беседы в ледяной
карцер.
– Сколько суток-то? – голосом упав, спросил он.

– Десять. Ну, давай, давай быстрей!
И тут же закричали дневальные:

– Проверка! Проверка! Выходи на проверку!
Это значит, надзиратель, которого прислали проверку проводить, уже в бараке.

Оглянулся капитан – бушлат брать? Так бушлат там сдерут, одну телогрейку оставят.
Выходит, как есть, так и иди. Понадеялся капитан, что Волковой забудет (а Волковой
никому ничего не забывает), и не приготовился, даже табачку себе в телогрейку не
спрятал. А в руку брать – дело пустое, на шмоне тотчас и отберут.

Все ж пока он шапку надевал, Цезарь ему пару сигарет сунул.
– Ну, прощайте, братцы, – растерянно кивнул кавторанг 104-й бригаде и пошел за
надзирателем.

Крикнули ему в несколько голосов, кто – мол, бодрись, кто – мол, не теряйся, – а что ему
скажешь? Сами клали БУР, знает 104-я: стены там каменные, пол цементный, окошка
нет никакого, печку топят – только чтоб лед со стенки стаял и на полу лужей стоял.
Спать – на досках голых, если зубы не растрясешь, хлеба в день – триста грамм, а
баланда – только на третий, шестой и девятый дни.

Десять суток! Десять суток здешнего карцера, если отсидеть их строго и до конца, – это
значит на всю жизнь здоровья лишиться. Туберкулез, и из больничек уже не вылезешь.

А по пятнадцать суток строгого кто отсидел – уж те в земле сырой.