Page 64 - Один день Ивана Денисовича

Сейчас их с валенками из барака выпустят, барак запрут. А потом бегать будут:
– Гражданин начальник! Пустите в барак!

А надзиратели сойдутся в штабном – и по дощечкам своим бухгалтерию сводить, убежал
ли кто или все на месте.

Ну, Шухову сегодня до этого дела нет. Вот и Цезарь к себе меж вагонками ныряет.
– Спасибо, Иван Денисыч!

Шухов кивнул и, как белка, быстро залез наверх. Можно двухсотграммовку доедать,
можно вторую папиросу курнуть, можно и спать.

Только от хорошего дня развеселился Шухов, даже и спать вроде не хочется.
Стелиться Шухову дело простое: одеяльце черноватенькое с матраса содрать, лечь на
матрас (на простыне Шухов не спал, должно, с сорок первого года, как из дому; ему
чудно даже, зачем бабы простынями занимаются, стирка лишняя), голову – на подушку
стружчатую, ноги – в телогрейку, сверх одеяла – бушлат; и: слава тебе, Господи, еще
один день прошел!
Спасибо, что не в карцере спать, здесь-то еще можно.

Шухов лег головой к окну, а Алешка на той же вагонке, через ребро доски от Шухова, –
обратно головой, чтоб ему от лампочки свет доходил. Евангелие опять читает.

Лампочка от них не так далеко, можно читать и шить даже можно.
Услышал Алешка, как Шухов вслух Бога похвалил, и обернулся.

– Ведь вот, Иван Денисович, душа-то ваша просится Богу молиться. Почему ж вы ей воли
не даете, а?

Покосился Шухов на Алешку. Глаза, как свечки две, теплятся. Вздохнул.
– Потому, Алешка, что молитвы те, как заявления, или не доходят, или «в жалобе
отказать».

Перед штабным бараком есть такие ящичка четыре, опечатанные, раз в месяц их
уполномоченный опоражнивает. Многие в те ящички заявления кидают. Ждут, время
считают: вот через два месяца, вот через месяц ответ придет.
А его нету. Или: «отказать».

– Вот потому, Иван Денисыч, что молились вы мало, плохо, без усердия, вот потому и не
сбылось по молитвам вашим. Молитва должна быть неотступна! И если будете веру
иметь, и скажете этой горе – перейди! – перейдет.
Усмехнулся Шухов и еще одну папиросу свернул. Прикурил у эстонца.
– Брось ты, Алешка, трепаться. Не видал я, чтобы горы ходили. Ну, признаться, и гор-то
самих я не видал. А вы вот на Кавказе всем своим баптистским клубом молились – хоть
одна перешла?

Тоже горюны: Богу молились, кому они мешали? Всем вкруговую по двадцать пять
сунули. Потому пора теперь такая: двадцать пять, одна мерка.

– А мы об этом не молились, Денисыч, – Алешка внушает. Перелез с евангелием своим к
Шухову поближе, к лицу самому. – Из всего земного и бренного молиться нам Господь
завещал только о хлебе насущном: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь!»

– Пайку, значит? – спросил Шухов.

А Алешка свое, глазами уговаривает больше слов и еще рукой за руку тереблет,
поглаживает: