Page 46 - Конармия

самое относительно общего дела, которого не дожидаю увидеть расцвет, так как
бои тяжелые и командный состав сменяю в две недели раз. Тридцатые сутки бьюсь
арьергардом, заграждая непобедимую Первую Конную и находясь под
действительным ружейным, артиллерийским и аэропланным огнем неприятеля.
Убит Тардый, убит Лухманников, убит Лыкошенко, убит Рулевой, убит Трунов, и
белого жеребца нет подо мной, так что согласно перемене военного счастья не
дожидай увидеть любимого начдива Савицкого, товарищ Хлебников, а увидимся,
прямо сказать, в царствии небесном, но, как по слухам, у старика на небесах не
царствие, а бордель по всей форме, а трипперов и на земле хватает, то, может, и не
увидимся. С тем прощай, товарищ Хлебников».

Вдова

На санитарной линейке умирает Шевелев, полковой командир. Женщина сидит у его
ног. Ночь, пронзенная отблесками канонады, выгнулась над умирающим. Левка, кучер
начдива, подогревает в котелке пищу. Левкин чуб висит над костром, стреноженные кони
хрустят в кустах. Левка размешивает веткой в котелке и говорит Шевелеву, вытянувшемуся
на санитарной линейке:
— Работал я, товарищок, в Тюмреке в городе, работал парфорсную езду, а также атлет
легкого веса. Городок, конечно, для женщины утомительный, завидели меня дамочки, стены
рушат… Лев Гаврилыч, не откажите принять закуску по карте, не пожалеете безвозвратно
потерянного времени… Подались мы с одной в трактир. Требуем телятины две порции,
требуем полштофа, сидим с ней совершенно тихо, выпиваем… Гляжу — суется ко мне
некоторый господин, одет ничего, чисто, но в личности его я замечаю большое воображение,
и сам он под мухой…
«Извиняюсь, — говорит, — какая у вас, между прочим, национальность?»
«По какой причине, — спрашиваю, — вы меня, господин, за национальность трогаете,
когда я тем более нахожусь в дамском обществе?»
…А он:
«Какой вы, — говорит, — есть атлет… Во французской борьбе из таких бессрочную
подкладку делают. Докажите мне свою нацию…»
…Ну, однако, еще не рубаю.
«Зачем вы, — не знаю вашего имени-отчества, — такое недоразумение вызываете, что
здесь обязательно должен кто-нибудь в настоящее время погибнуть, иначе говоря, лечь до
последнего издыхания?» До последнего лечь… — повторяет Левка с восторгом и
протягивает руки к небу, окружая себя ночью, как нимбом. Неутомимый ветер, чистый ветер
ночи поет, наливается звоном и колышет души. Звезды пылают во тьме как обручальные
кольца, они падают на Левку, путаются в волосах и гаснут в лохматой его голове.
— Лев, — шепчет ему вдруг Шевелев синими губами, — иди сюда. Золото, какое есть
— Сашке, — говорит раненый, — кольца, сбрую, все ей. Жили, как умели… вознагражу.
Одежду, сподники, орден за беззаветное геройство — матери на Терек. Отошли с письмом и
напиши в письме: «Кланялся командир, и не плачь. Хата — тебе, старуха, живи. Кто тронет,
скачи к Буденному: я — Шевелева матка…» Коня Абрамку жертвую полку, коня жертвую на
помин моей души…
— Понял про коня, — бормочет Левка и замахивает руками. — Саш, — кричит он
женщине, — слыхала, чего говорит?.. При ем сознавайся — отдашь старухе ейное аль не
отдашь?..
— Мать вашу в пять, — отвечает Сашка и отходит в кусты, прямая, как слепец.
— Отдашь сиротскую долю? — догоняет ее Левка и хватает за горло. — При ем
говори…
— Отдам. Пусти!
И тогда, вынудив признание, Левка снял котелок с огня и стал лить варево